Честно говоря, я не знал, как продолжить. И чувствовал себя довольно глупо. Тем более, что моя гневная речь звучала перед бесстрастной маской и двумя черными, непроницаемыми для сторонних взоров стеклами.
К счастью, у меня на поясе тренькнула трубка интеркома.
— Надежин слушает.
— Товарищ командир, это Вершинин.
То, что это Федор Вершинин, наш штатный корабельный космонавт-астроном (не путать с астрофизиком), мне сообщил интерком надписью на дисплее. Но, уж не знаю почему, все мы при пользовании внутрикорабельной личной связью всегда предпочитали в начале разговора называть себя.
— Да, Федор.
— У меня для вас экстренное сообщение.
— Слушаю.
— Я прошу вас как можно скорее зайти ко мне в обсерваторию. Я бы хотел говорить с вами лично.
Голос у Вершинина был настолько странным — смесь настороженности, почти испуга, с какой-то затаенной эмоцией (радостью?) — что я не отважился перечить.
— Хорошо, Федор. Буду у тебя через двадцать минут. Отбой.
Только теперь, собравшись покинуть каюту химика, я вспомнил, зачем вообще к нему заходил. Продолжать свою гневную филиппику мне расхотелось, я сказал просто:
— Да, Хассо… Я сегодня сварил свой фирменный борщ. Вот, занес вам. И отдельно креветки, как вы любите.
Я сделал пару шагов по каюте и поставил два пластиковых бачка, плотно закрытых крышками, на столик каюты.
— Спасибо, Петр Алексеевич. — Химик не называл меня «Алексеевичем» уже несколько лет! — Такая трогательная забота.
Речевой синтезатор Хассо не выражал никаких эмоций.
* * *
На борту «Звезды» расположены три обсерватории.
Каждая оснащена первоклассным оборудованием, и уж конечно оптическими телескопами.
Сейчас, когда «Звезда» регулярно включала маршевый двигатель, используя его для торможения, огромный фотонный отражатель заслонял обзор прямо по курсу для двух основных обсерваторий.
Поэтому, когда мы хотели поглядеть строго вперед, мы проводили весьма своеобразную процедуру.
Мы останавливали вращение второго жилого модуля.
После этого в нашу третью, малую обсерваторию, прилепленную сбоку от оранжереи, переходили один-два космонавта.
Затем механизированная раздвижная штанга, сложенная по-походному вчетверо, приходила в движение, раскладывалась и выносила малую обсерваторию на двести метров прочь от жилого модуля.
Благодаря этому обсерватория выходила за габарит отражателя фотонного двигателя и делалось возможным наблюдение строго по курсу корабля.
Возможно, ради удовлетворения одних только прихотей астрономов инженеры не стали бы так усложнять конструкцию звездолета. Но возможность глядеть прямо по курсу при движении отражателем вперед не только при помощи сравнительно легких камер и радаров, расположенных на законцовках хвостовой группы радиаторов, но и посредством мощной астрономической оптики имеет огромное значение для безопасности навигации.
Но усложнение не могло быть бесконечным и, конечно же, комфортабельность пользования малой обсерваторией пострадала первой.
Штанга, на которой крепится обсерватория, не настолько толстая, чтобы внутри нее мог разместиться лифт. Поэтому лифт в итоге смонтировали не внутри, а… снаружи.
Да-да, каретка легкого лифта, представляющего собой тесную герметичную капсулу с парой иллюминаторов, ездит туда-сюда по штанге вдоль направляющих тросов.
И если вы почему-то хотите присоединиться к наблюдателям, засевшим в малой обсерватории, уже приведенной в рабочее положение, вам приходится проехать двести метров по космосу.
Да, в герметичной капсуле.
Но все-таки — по космосу.
Мне, впрочем, нравилось. Ну да я космонавт от Бога, давно уже привык признавать этот факт без ложной скромности.
А теперь представьте себе: выйти из каюты Хассо Лааса; дойти до центрального холла первого модуля; сесть в лифт; доехать до Осевого Коридора; сесть в скоростной лифт; доехать до крепления второго модуля; сесть в лифт; доехать до центрального холла второго модуля; надеть полный скафандр; сесть в легкий лифт; доехать до малой обсерватории.
Сколько получается?
Двадцать две минуты — при всей моей квалификации, ловкости, отработанности движений.
Когда я наконец вплыл в обсерваторию, где меня поджидал Вершинин, первым, что сказал мне астроном, было:
— Ну сколько можно вас ждать, Петр Алексеевич!
Он едва не плакал.
— Я же сказал: двадцать минут.
— Да я вас уже час жду!
— Двадцать две минуты.
Вершинин посмотрел на часы с таким изумлением, будто видел их первый раз в жизни.
— Хм… Да… Вы правы… Извините.
— Забыли. Выкладывай, зачем звал. И учти: если оно того не стоит…
— Обнаружен d-компонент! — Выпалил астроном. После чего уставился на меня с видом: «Ну же! Ну! Падай в обморок!»
— Федор, конкретнее, — сухо сказал я. — Компонент чего?
— Системы! Я обнаружил четвертую планету!
Тут только до меня дошло, что эти его «компоненты» — профессиональный жаргон астрономов. Первую планету они обозначили Вольф 359-a, вторую — Вольф 359-b, третью — Вольф 359-c.
Стало быть, обнаружен Вольф 359-d?
Примечательно — в холодном высшем смысле. Но, учитывая, что вторая и третья планеты оказались скучными, невероятно холодными копиями нашего Плутона, отчего следует испытывать какой-либо особенный энтузиазм в связи с открытием еще одного каменного, безжизненного мира?
— И всё? — Спросил я. — Это всё?
Тут астроном наконец сообразил, что мы с ним сейчас явно не на одной волне.
— Петр Алексеевич, по порядку. Четвертая планета определенно крупнее третьей и второй. И у нее внушительное альбедо, что нехарактерно для каменных небесных тел без атмосферы. Раньше мы ее не видели, потому что шли через толщу протопланетного облака-диска. А четвертая планета, по всей вероятности, обращается как раз в плоскости облака, а не как остальные планеты системы.
— Федор, это всё прекрасно. Особенно альбедо. Но скажи главное: она же, эта твоя планета, не находится в зоне обитаемости, как первая, как a-компонент, верно? Иначе вы, ученые, ее бы уже давно открыли? Хотя бы по гравитационным возмущениям орбиты a-компонента?
Я, по мнению Федора, наконец проявил достаточно заинтересованности, и астроном заметно повеселел.
— С зоной обитаемости не всё так просто, Петр Алексеевич! Да, сейчас d-компонент находится от центрального светила дальше, чем с-компонент, третья планета. Но даже если судить по первой серии наблюдений, планета движется не по эллиптической орбите с малым эксцентриситетом, как вторая и третья планеты системы. Напротив, у нее, судя по всему, огромный эксцентриситет. Больше, чем, например, у Плутона! Планета явно зайдет внутрь орбиты с-компонента, а затем и b-компонента! И, только не смейтесь, в конце концов ее орбита пройдет и через зону обитаемости.