Внезапно в памяти ее всплыли все слова, которые довелось сегодня услышать. Что-то коснулось ее лица. Тело заныло от охватившего его сладострастия. Она подумала о Майкле, который так далеко от нее, за сотни миль, и почувствовала мучительную боль. Ах, как же она ошибалась, недооценив Лэшера…
– Я люблю тебя, Роуан.
– Ты сейчас надо мной?
Она пристально вглядывалась в темноту, радуясь прохладе, потому что тело горело, словно сконцентрировав в себе все тепло недавно затухшего в камине огня. Ощущение влаги между ног и восхитительных ласк, дошедших до самой нежной, лишенной даже пушка, кожи бедер, заставило все ее существо раскрыться подобно цветку.
– Я приказываю тебе прекратить! Все это мне отвратительно!
– Люблю тебя, дорогая.
Поцелуи становились все настойчивее – в уши, в губы, в грудь…
– Невыносимо… – прошептала Роуан, но на этот раз подразумевая чувство прямо противоположное, понимая, что если ласки прервутся, то она закричит от муки.
Когда он начал стягивать с нее рубашку, руки Роуан непроизвольно взметнулись вверх. Раздался треск разрываемой ткани, шелк соскользнул, и через секунду Роуан уже предстала во всей своей великолепной наготе, а чьи-то невидимые пальцы ласкали самые сокровенные уголки ее тела. Нет, не «чьи-то», а пальцы Лэшера. Это он осыпал поцелуями ее тело, касался губами ушей, век, заключал в объятия, ласково гладил по спине.
Да, она раскрылась навстречу его ласкам, как тот ирис в саду. Как нежный бутон розы, взорвавшийся на кончике огрубевшего стебля, усыпанного зелеными листьями с множеством тонких, как ниточки, прожилок. Она извивалась и металась на ковре…
«…Словом, вела себя подобно дешевой шлю…»
«Прочь, старуха, тебя здесь нет! Теперь пришло мое время».
– Да, ты права. Твое время. Наше время.
Языки лизали ей грудь, губы смыкались на сосках, тянули их, зубы покусывали мягкую плоть.
– Сильнее, жестче! Сделай это! Возьми меня силой!
Он оторвал ее от пола и приподнял настолько, что голова запрокинулась и волосы свободно повисли вниз. Сильные руки развели ее бедра, и Роуан закрыла глаза…
– Войди в меня, стань моим мужчиной, настоящим мужчиной!
Ласки стали грубее: губы все ожесточеннее впивались ей в грудь и живот, пальцы царапали бедра.
– Бери меня, – прошептала она и тут же почувствовала, как что-то огромное и твердое вторглось в ее тело. – Да, так, растерзай меня! Растопчи! Сделай это!
Она оказалась буквально раздавленной навалившейся тяжестью и явственно ощутила запах чистого крепкого тела и аромат волос. Да, хорошо, еще сильнее! Мелькнули темные глаза, губы… А когда эти губы припали к ее губам и раскрыли их, все словно расплылось…
Нечто обжигающе твердое все глубже проникало в ее плоть, пригвождало к ковру.
– Это невыносимо, я не выдержу – срывающимся голосом шептала она. – Разорви меня пополам, да. Опустоши…
Волна оргазма накрыла ее с головой, лишив всех чувств, кроме одного: ощущения цвета, а точнее, целой радуги цветов. Нахлынувший поток рождающих неистовый восторг ощущений устремился по ее животу, груди, лицу, а потом вниз, между бедер, по напряженным ногам. Она услышала собственные крики, но они доносились словно издалека, пока тело беспомощно подрагивало на ковре, лишенное воли и сил.
Снова и снова вздымалось пламя, опаляющее ее изнутри. Снова и снова… Пока не сожгло дотла и ощущение времени, и чувство вины, и способность мыслить…
Утро. Где-то плакал ребенок? Нет. Просто звонил телефон. Пустяки.
Обнаженная, она лежала в кровати, укрывшись одеялом. Солнце светило во все окна главного фасада. Она вспомнила все, что произошло накануне, и тут же ощутила вспышку болезненного желания. Телефон… Или все-таки где-то в глубине дома плачет ребенок? В полусне она представила, как он сучит пухленькими ножками, согнутыми в коленях.
– Дорогая, – раздался шепот.
– Лэшер…
Плач прекратился. Бросив взгляд в сияющее светом окно, за которым на фоне неба густо переплелись дубовые ветви, Роуан опустила веки.
А когда вновь подняла их, то прямо перед собой увидела темные глаза на смуглом, с тонкими чертами лице. Она дотронулась пальцем до гладких, как шелк, губ…
– О боже! Да! Да! Ты такой сильный, – шепнула она, ощущая тяжесть его тела и твердую плоть, прижимающуюся к низу ее живота.
– Я с тобой, моя красавица. – Между губ сверкнула белая полоска зубов. – С тобой, моя божественная.
Вихрем налетевший порыв знойного ветра сдул волосы с ее лица и опалил жаром.
В чистой утренней тиши, в лучах струившегося в окно солнечного света все повторилось вновь.
В полдень Роуан сидела возле бассейна. В холодном сиянии солнца над водой поднимался пар. Пора отключать подогрев бассейна. Зима вступала в свои права.
Шерстяное платье отлично защищало Роуан от холода, и она спокойно расчесывала волосы.
Внезапно почувствовав его присутствие рядом, она прищурилась и снова, причем очень ясно, смогла разглядеть волнение в воздухе – оно окружило ее, словно наброшенная на плечи вуаль.
– Убирайся от меня, – прошептала она. Невидимая ткань, однако, окутала ее еще плотнее. Роуан выпрямилась и повторила, на этот раз гневно: – Прочь, я сказала!
То, что она увидела, походило на мерцание огня при солнечном свете. А потом воздух вновь сделался прозрачным, наполнился свежестью и тонкими ароматами сада.
– Я скажу, когда тебе позволено будет прийти, – произнесла она. – Не желаю сдаваться на милость твоих капризов или желаний.
«Как прикажешь, Роуан». Это был тот внутренний голос, который она уже однажды слышала в Дестине и который, казалось, звучал непосредственно в ее голове.
– Ты и вправду все видишь и слышишь? – поинтересовалась она.
«Даже твои мысли».
Роуан улыбнулась – улыбка получилась ледяной, даже жестокой – и вытянула из щетки несколько торчавших волосков.
– Ну и о чем же я думаю?
«Ты хочешь, чтобы я снова дотронулся до тебя, чтобы окружил тебя иллюзиями. Тебе хотелось бы знать, каково это – быть мужчиной, и чтобы я обладал тобой так, как если бы ты была мужчиной».