– Полагаю, вам лучше поехать туда с миссис Уорбартон, – холодно ответила я. – Простите, я приехала в "Воронье Гнездо" работать – не развлекаться.
Он хихикнул:
– Ну вот, вы опять. Конечно, я имел в виду, что с нами поедет и миссис Уорбартон. Мы с ней единственные по возрасту подходим вам в компанию, за исключением слуг. И хотя мне неприятно, готов сделать признание: Дафна не ревнует меня. И никогда не ревновала. Иногда мне кажется, что ее интерес ко мне подпитывается только ожиданием наследства, которое я получу, когда умрет мать. А теперь в связи с новым завещанием, боюсь, она будет разочарована. Моя мать обожает Робин. Мы все это знаем. И похоже, что мать оставит все состояние ей. Мы, как четыре персонажа Диккенса, давно живем здесь, смиряясь с оскорбительными нападками матери, потому что ждем, когда получим каждый свой кусок от ее состояния. Она держит эту наживку перед нашим коллективным носом, она просто пользуется нами, фактически не давая ни гроша. Она такая, и вы скоро убедитесь...
– И конечно, вы хотели бы знать, что написано в завещании, мистер Уорбартон?
Если Керр и оказывал кому-нибудь неоплаченные услуги, эффект от них едва ли был заметен.
Он с готовностью подтвердил:
– Дорогуша, это как раз то, что я хотел бы узнать. Я всегда обожал Дафну. Но знаю, что она тут же соберет чемоданы и не останется со мной ни минуты долее, если узнает, что старушка не оставила мне ничего!
– Может быть, мистер Принс скажет вам? – Я взглянула на него искоса – мы шли рядом – и увидела, как он вспыхнул от гнева. Но он умел держать себя в руках и ответил спокойно:
– Принс? Принс пляшет исключительно под дудочку Марты. Уверен, она заставила его поклясться, что он будет молчать. Во всяком случае, он не любит ни меня, ни Дафну. Так же как Клайва и его милую дочь. Принс – человек Марты, и это означает, что он и человек Дэвида. Будет только злорадствовать, если нам с Клайвом придется идти работать после всех этих потерянных лет в "Вороньем Гнезде".
– Тогда остается ваша мать, – я с сочувствием покачала головой, – но вряд ли она скажет вам, мистер Уорбартон. Во всяком случае, в таком настроении, в каком она сейчас пребывает.
– Проклятье, я чертовски уверен – она не скажет! – взорвался оп. – Она всех пас заставляет дни и ночи мучиться в догадках. Знает и наслаждается этим!
Что правда, то правда. Я видела, что она действительно получает удовольствие от мук своих родственников.
– Да, вы в трудной ситуации, мистер Уорбартон.
– Мистер Уорбартон? Почему бы вам не перейти просто к имени "Керр"? – спросил он резко.
– Боюсь, что не смогу. Видите ли, я работаю здесь и всего лишь медсестра. А госпитальные сестры приучены к вежливому и официальному обращению с пациентами и их родственниками.
– Не ждите, что я буду звать вас "мисс Монтроуз". Я стану называть вас Дианой, даже если вы станете сердиться на меня – вот как сердитесь сейчас. – Он замедлил шаги, задумчиво нахмурясь.
Мы дошли до того места, где начиналась низкая стена. Перед нами открылся вид на "Воронье Гнездо".
– "Воронье Гнездо" не госпиталь, – сказал он, – не место для лечения. Все, что угодно, только не это. Этот дом видел другое: насилие, интриги и даже убийства.
Он схватил меня за руку, удерживая у красной кирпичной стены, загораживающей нас от дома.
– Диана, вы поставили подпись на завещании. Вы должны были прочитать какие-то пункты. Я полагаю, эта старуха... моя мать, взяла с вас клятву молчания? Но кто она для вас? Никто! Она выкинет вас из «Вороньего Гнезда» при первой возможности. Ей не правится, что вы здесь, и, будьте уверены, она постарается в этом убедить Дэвида, как только увидится с ним завтра. Вы уедете отсюда наверняка через пару дней. «Воронье Гнездо» ничего для вас не значит. Скажите мне, что вы там прочитали? Я отплачу за услугу, и никто, кроме нас с вами, об этом не узнает. Пятьсот? Тысяча? Переводом на ваш счет, куда скажете... Диана!
Я осторожно высвободила руку:
– Мне жаль, мистер Уорбартон.
– Значит, она заставила вас поклясться! Диана, я же говорю – это ничего не значит! Вы просто засвидетельствовали ее подпись. Вы и девица Свенсон из Тригони. Вы должны были видеть часть завещания, и она тоже; без сомнения, вы между собой станете обсуждать это, когда встретитесь. Я видел, как вы шептались на лестнице, когда она уезжала. Вы уже нажили одного врага в лице Марты. Не делайте себе еще врагов. Только скажите, и деньги тут же отправятся на ваш счет. Поговорите с Элизабет Свенсон, узнайте, что ей известно. У вас в комнате есть телефон. Я даю вам срок до завтра.
Я спокойно на него смотрела.
– Если вы дадите мне год, не будет никакой разницы, мистер Уорбартон, – ответила я сдержанно. – Мистер Принс прикрывал листом каждую страницу, очень тщательно, перед тем как мы подписывали. Даже если бы я или Бэт захотели – ничего не могли бы вам рассказать. Мы видели лишь подпись вашей матери и паши собственные. Вы думаете, что все заинтересованы в завещании, как вы? Ваша мать тоже заподозрила меня в любопытстве. Не знаю, может, она думала, что я обладаю рентгеновским взглядом или что я подглядывала под руку мистера Принса. Она тоже решила, как и вы, что я не удержусь и стану подглядывать. Но, откровенно говоря, мне все равно, что в этом завещании! Я не испытывала ни малейшего интереса. Я ответила ей так и говорю вам. Это правда, мистер Уорбартон. А теперь до свидания!
Сердито стуча каблуками, я прошла через ворота, оставив его стоять и смотреть мне вслед.
– Вы лжете – вот что я думаю! – крикнул он приглушенно, со злостью.
Я снова сдержалась и не обернулась.
Вне себя от ярости я чуть не промчалась прямо в свою комнату, но вспомнила про Робин. Остановилась и оглянулась. Ее дверь была приоткрыта, и оттуда доносились приглушенные голоса. Я помедлила, не желая встретить там Марту Уорбартон. Но, услышав тихий приятный смех, сразу поняла, что Марта не может так смеяться.
Постучав, я открыла дверь и увидела служанку Молли Уотерс, которая испуганно подняла голову: в глазах ее мелькнул страх.
– Мисс Монтроуз! Я думала, это миссис Рэтбоун. Я просто зашла узнать, что мисс Робин желает сегодня на обед, а миссис Рэтбоун всегда говорит, что я здесь подолгу задерживаюсь.
Улыбаясь, я вошла.
– А это так, Молли?
– Ну... в общем-то да. Но тебе ведь нравится, когда я остаюсь, верно, Робин?
– Да, – ответила девочка. Она перевела взгляд на меня. – И я спрашивала папочку, можно ли тебе бывать здесь, и папочка сказал, что да. Рэтбоун... она ведьма!
Я увидела, что глаза у Робин серые, очень красивые, даже темно-серые, невинность и мягкость придавали им доброе выражение. Светлые волосы на самом деле были темнее, чем показались мне в первый раз, они были скорее золотисто-русые. Личико слегка порозовело, как будто на него лег отблеск румянца Молли – результат испуга при моем внезапном появлении. И я подумала, что мне еще никогда не приходилось видеть такой красивой девочки. Но следы болезни невозможно было не заметить. Я посмотрела на нее профессиональным взглядом: кожа бледная, почти прозрачная, и голубые тени под глазами и около губ – результат анемии. Она была худенькой, болезненно худенькой, и фасон кружевной ночной рубашки и короткого халатика был выбран, чтобы замаскировать ее худобу.