— Погоди, Ванда, я же еще не сказал тебе, как я собираюсь с ней поступить. Через несколько минут узнаешь. Теперь следующее. Я хочу, чтобы ты позвонила Тэду Кроуфорду. Ему известно, что Огден Тауэри и «Космос» ждут моего ответа до Нового Года. Пусть он сообщит Тауэри, что я свое решение принял. Ответ таков: мистер Тауэри, идите к черту. Я не собираюсь продаваться «Космосу». У меня имеются более интересные идеи.
— Вау, босс! — воскликнула Ванда, обнимая Ренделла. — Даже молитвы грешников иногда бывают услышанными.
— И еще одно дело. Его ты можешь сделать прямо сейчас. Ты не знаешь, где можно найти Джима Маклафлина?
— Я разговаривала с ним на прошлой неделе. Он хотел знать, когда вы вернетесь.
— Прекрасно, свяжись с ним. — Он показал на стоящий на тумбочке телефон. — Передай ему, что я вернулся. И что я хочу переговорить с ним прямо сейчас.
И вот он уже разговаривает с Джимом Маклафлином, находящимся в Вашингтоне.
— Самое время, — сказал тот. — Мистер Ренделл, я уже думал, что мы совсем потеряли друг друга. А дела по-настоящему закипают. У нас имеются неопровержимые факты про всех этих воров, обманщиков и лицемеров. Мы собираемся сделать свободное предпринимательство снова истинно свободным, и нельзя терять ни минуты, поверьте мне. Следующий шаг за вами. Готовы ли вы рассказать всему миру про Рейкеровский Институт? Готовы ли вы идти вперед?
— Только при двух условиях, Джим. И, кстати, называйте меня Стивом.
— Ну конечно, Стив. — Но голос на другом конце линии прозвучал обеспокоенно. — Что это за условия, Стив?
— Первое. Когда я был в Европе, у меня был небольшой шанс поиграть в ваши игры. Я был включен в испытания, пытаясь проследить — в каком-то смысле — чисто деловые вещи. Я пытался узнать, является ли кое-что — вы могли бы назвать это потребительским продуктом — подделкой, представленной обществу ложью, или же это было честным предприятием. У меня имелись причины считать это подделкой, только мне никак не удалось полностью это доказать. Люди, занимающиеся продажей этого продукта в основном считали его истинным и честным. Возможно, что они и правы. Тем не менее, имеются разумные сомнения. Я составил длинный отчет о своем участии в данном проекте, и я поручил своему секретарю выслать вам его завтра. Вы получите коробку с этикеткой «Воскрешение Два»…
— Воскрешение Два? — перебил его Маклафлин. — Что вы имели общего с ними? Не хотите рассказать прямо сейчас?
— Не теперь, Джим. Опять же, рукопись расскажет вам все, что необходимо знать на текущий момент. А после этого мы сможем и поговорить. Если вы решите продолжить дело с того места, в котором я его оставил… посмотрите на все это, обдумайте все пути и средства поисков правды, если посчитаете, что это в интересах общества, куда бы не привели поиски — все будет замечательно. Я лишь забочусь о том, чтобы вы все обдумали и рассмотрели. А уже после этого — я в вашем полном распоряжении.
— Первое ваше условие принято. Можете не беспокоиться. — Маклафлин помялся. — А каким будет ваше второе условие, Стив… ваше второе условие присоединения к Рейкеровскому Институту?
— Я подключаюсь к вам, если вы подключаетесь ко мне, — просто ответил Ренделл.
— И что это означает?
— Это означает, что я тоже решил заняться делом борьбы за истину. У вас имеется рука для проведения расследований, но нет голоса. У меня нет такой руки, зато есть зычный голосина. Так почему бы нам не объединить силы, поработать вместе, чтобы попробовать очистить эту страну и сделать жизнь получше для каждого? Именно сейчас, и прямо здесь, на земле.
Джим Маклафлин издал громкий вопль.
— Так вот что вы имели в виду, Стив? Вы и вправду так считаете?
— Вы чертовки правы, именно так я и считаю. Мы отправляемся вместе, либо я вообще никуда не иду. Вы можете оставаться президентом, я же буду вашим вице-президентом и пресс-атташе. Вы меня слышите?
— Конечно же слышу, парень! Ну вы и заварили кашу! Вот это подарочек к Рождеству!
— Для меня это тоже подарок, Джим, — спокойно сказал Ренделл. — Встретимся на баррикадах.
Когда он повернулся к Ванде, чтобы взять ее сумку, он мог видеть, что щеки у нее мокрые, и вся она буквально горит.
— Ах, Стив, Стив… — только и сказала она, после чего всхлипнула.
— Возвращайся к своей пишущей машинке, девочка, — грубо отозвался он, — а все глупости оставь мне.
Ренделл провел Ванду вниз и посадил на такси. Когда машина уже собиралась уезжать, Ванда выглянула из заднего окна.
— Хотела сказать, шеф, что мне очень нравятся обе ваши девчонки, очень нравятся. Выигрышная ставка, без всяких сомнений. Разыгрывайте ее. Они на заднем дворе, лепят снеговика. Счастья в Новом Году, босс!
И такси уехало.
Ренделл повернулся к дому, раздумывая, не пойти ли вовнутрь, но на это еще время будет.
Оставалось еще одно неоконченное дело, последнее, и оно находилось на заднем дворе.
Ренделл медленно шел вдоль дома, смахивая легкие снежинки со щек и со лба.
Он знал, что наконец-то отыскал для себя ответ на классический вопрос Пилата, тот самый что волновал его все лето и до сих пор.
Вопрос Пилата: Что есть истина?
Вначале Ренделл считал, что на этот вопрос нельзя найти ответ. Теперь он знал, что был не прав. Ответ имелся.
Радуясь снегу, он проговорил этот ответ про себя: «Истина — это любовь».
И в любви нужно верить: в себя, в других, в невидимые никому цели существования всех живых существ, в план, лежащий за самим существованием.
В этом истина, говорил Ренделл себе.
Он вышел на покрытое снегом пространство за домом, впервые чувствуя себя так, как желал ему его отец: умиротворенным, ничего не боящимся, и не одиноким.
Впереди виден был огромный, смешной снеговик, и его дочь становилась на цыпочки, приделывая ему нос картошкой.
— Эй, Джуди, — позвал Ренделл.
Она наполовину развернулась, махнула рукой и крикнула в ответ:
— Привет, папа!
А потом вернулась к своей забаве.
А потом Ренделл увидал еще одну девушку, с вязанной лыжной шапочкой на темных волосах, выходящую из-за огромной снежной фигуры, заботливо пытающуюся придать ей человеческий вид.
— Привет, Анжела, — позвал он ее. — Я тебя люблю, ты же знаешь!
Она побежала к нему, спотыкаясь в снегу.
— Дорогой, — крикнула она в ответ, — мой милый!
А потом она наконец очутилась в его объятиях, и Ренделл знал, прекрасно знал, что никогда не позволит ей уйти.