Она усмехнулась и ушла. После этого я почувствовала себя значительно лучше, с удовольствием поела и выпила кофе. За окном день искрился солнечными лучами, как шампанское. В полях за работой пели деревенские. Я приняла душ и оделась, с облегчением думая об Этьене Метье и Везоне. Сегодня утром даже человек, который жил странной жизнью особого агента французского правительства, казался приятной личностью по сравнению с обитателями Замка грифов.
Я давно простила беднягу Пьера Бурже, а о Мадлен у меня были только хорошие воспоминания. Мне захотелось опять поехать в Везон, но я поздно встала сегодня, к тому же мне нужно было сходить в деревню, чтобы позвонить в посольство и все разузнать для дяди Мориса. Но мысли мои летели в Везон, как утешение. Большей частью, как я вынуждена была себе втайне признаться, они касались Этьена, его дружелюбных глаз и красивого загорелого лица.
Я вспомнила, как он умолял меня попозировать ему, и понадеялась, что он приедет в Токсен, хотя и сомневалась, что дядя позволит ему повидать меня, не говоря уж о том, чтобы остаться в замке.
Натянув свитер с высоким горлом, я вытащила рубины из своей дорожной сумки, куда положила футляр, и надела, снова невольно залюбовавшись ими. Они действительно были великолепны. Многие девушки предпочитают бриллианты, но я решила, что меня вполне устраивают рубины. Во всяком случае, такие, как эти. В свете дня они мягко мерцали и казались густо-красными на фоне золотой оправы. Даже на моем белом простом свитере они выглядели прекрасно, и я с неохотой сняла их и вновь спрятала в сумку. Да, не стоит сомневаться в щедрости моего дяди, сделавшего мне такой королевский подарок.
Внезапно я услышала шум мотора приближавшегося автомобиля и чье-то пение.
– Tiens voila du boudin... – выводил приятный мужской голос, почти заглушавший гул мотора. – Есть кровяная колбаса, кровяная колбаса. Для эльзасцев, швейцарцев и лотарингцев...
Я подошла к окну и выглянула. От ворот в сторону замка медленно взбирался по дороге древний грузовик. Вот он проехал под моим окном и направился к кухне. Его кузов полностью был загружен овощами, фруктами, мешками с зерном и мукой, под мешковиной виднелись очертания окороков и кусков бекона. На заднем дворе машина остановилась, и из кабины вылез певец. Он был без головного убора, рукава его рубашки, закатанные по локоть, открывали коричневые от загара руки. Этьен Метье!
Увидев его вновь, я ощутила неожиданную бурную радость. Веселая песенка, видимо, предназначалась мне, чтобы привлечь мое внимание. Я высунулась из окна и помахала ему рукой. Он сразу увидел меня, и улыбка тут же изменила его лицо, сделав его почти мальчишеским.
– Доброе утро, мадемуазель! – крикнул он весело. – Надеюсь, вы хорошо проводите каникулы? Разве не восхитительный сегодня день? Какое освещение для портрета, а? И эти горы, и виноградники, это место...
Я обнаружила, что смеюсь, как не смеялась еще ни разу в Замке грифов. Как будто я вновь вернулась в Новый Орлеан, а тот, кто приехал на этой старой машине, пригласил меня на танцы и теперь набирается смелости, чтобы получить разрешение моего деда.
Давно уже я так тщательно не занималась своим макияжем. Закончив, я поспешно сбежала по лестнице, слыша с кухни неприятный голос Габриель, ругавшей Марсо за какие-то упущения. Когда я входила в гостиную, из библиотеки, покашливая, вышел дядя и стал подниматься по лестнице.
– И к тому же, Марсо, разве тебе было позволено привозить в замок чужаков, а? – Даже в гостиной был слышен воинственный голос экономки. – Место наших арендаторов в Везоне, на полях. Им нужно работать, а не бездельничать здесь!
– Он рассказывал мне, что у месье Жерара очаровательная домоправительница, мадам Бреман, – донесся до меня насмешливый голос Этьена. – Он день и ночь пел вам дифирамбы каждый раз после того, как бывал в замке. Разве это не так, Жак? И такая прекрасная повариха, говорил он! О, я, Этьен Метье, знаю о вас довольно много, мадам Габриель Бреман, поверьте мне. Жак доводит бедную, ревнивую мадам Марсо до безумия тем, как он о вас говорит. А женщину, которая могла сделать такое с Жаком, у которого рыбьи глаза и в венах течет холодная рыбья кровь, я должен был сам увидеть, мадам. Правильно, Жак?
– Он сумасшедший, как все художники, – проворчал Марсо. – Не обращайте на парня внимания, мадам Габриель.
– Видите? – засмеялся Этьен. – Как искусно он скрывает свою любовь к вам! Но не стоит разочаровываться, мадам Бреман. Он говорит так только потому, что бедняжка Мари подслушивает у двери. Если бы вы были с ним наедине, держу пари, он запел бы иную песню.
– Дурак! – фыркнула Габриель. – Хотя вы правы насчет его рыбьих глаз и крови. Каким же ему еще быть? Лабрус не должен был позволять вам въезжать в замок... Зачем ты его привез сюда, Марсо?
– Он донимал меня, мадам Габриель. Он...
– Это художник, да? Метье? Молодой человек, вы совсем не похожи на художника. И ведете себя не так и поете...
– Tiens voila du boudin, voila du boudin, voila du boudin... – пропел Этьен. – Дорогая мадам Габриель, без всякого сомнения, вы женщина остроумная. Вы заинтриговали меня так же сильно, как бедного Жака. Но почему бы мне не петь о кровяной колбасе, когда мы привезли вам целых пять связок? Правда, почему?
– Где вы научились этой песни, а, художник? Не в студии же какой-нибудь, клянусь, что нет. Тогда где?
Этьен засмеялся.
– "Тогда где?" – передразнил он ее. – А она еще и умная, а? Мадам, разве вы не знаете, что это за песня?
– Конечно, знаю, – вновь фыркнула Габриель. – Я спрашиваю, где вы научились ей, поскольку предполагается, что вы художник, а не военный, месье.
– Возможно, мадам слышала о Дьенбьенфу и о третьем полку Иностранного легиона, который сражался против Хо Ши Мина? Это был мой полк. Это была наша песня.
– В Индокитае? Во Вьетнаме? – недоверчиво спросила Габриель.
– Ну конечно, мадам. Где же еще?
– Тогда что вы, солдат Легиона, делаете на ферме, тратя время на рисование и работу на полях?
– Если бы вы побывали в Дьенбьенфу, мадам, вы не спрашивали бы об этом, – задумчиво ответил Этьен. – Где угодно, только не там и не в сражении с вьетминовцами.
– Тьфу! – с отвращением произнесла Габриель. – Вы такой же чистоплюй, как и все остальные вашей породы. Я бывала в местах и похуже. Много раз. А теперь убирайтесь из моей кухни! У меня полно работы.
– Намек понял! – засмеялся Этьен. – Пойду понежусь на солнышке во дворе и подожду беднягу Жака.
– И пришлите эту дуру Мари. Она думает, что может сидеть на своей широкой заднице, пока я здесь вкалываю?
– Я не был бы удивлен этому. Я скажу ей.
Он начал весело насвистывать и, видимо, вышел во двор, так как свист слышался уже с улицы, затем ненадолго замешкался возле грузовика и продолжил свой музыкальный путь вокруг замка в сторону фасада.