Когда он вошел через пару минут в комнату и, заперев за собой дверь, повернулся, то обнаружил ее лениво лежащей в шезлонге и мурлыкающей сентиментальную балладу.
— Привет, дорогой, — приветствовала она его томным голосом. — Я ждала тебя.
— Привет, — бросил он. Вместо того чтобы подойти к ней, он проворно сел на стоявший напротив шезлонга стул.
Вначале он всегда казался странным и неприветливым, и она привыкла к этому, но сегодня он был еще более отстраненным.
— Ну, что скажешь? — осведомилась она, показывая свое бикини. — Тебе нравится?
— Ты… похожа на девушку с календаря, — сказал он. Фраза прозвучала старомодно и пробудила у нее воспоминания о Бетти Грейбл, Рите Хэйуорт и даже о «звездочках» Вампус.
— Считать это комплиментом?
— Самым большим, — заверил он.
— Мне хотелось поблагодарить тебя за этот купальник.
— О, я не покупал его. Это мой напарник.
— Ну все равно, он восхитителен. Не хватает только плавательного бассейна.
— Да, — рассеянно согласился он. — Мне жаль, чтр мы не можем позволить тебе искупаться. Сегодня была ужасная жара. Выше тридцати пяти градусов. Даже мне захотелось окунуться по пути назад, но единственное озеро неподалеку находится в стороне.
— Как жаль, — спокойно заметила она, пытаясь скрыть волнение.
Его замечание не ускользнуло от ее внимания. Она только что получила непредсказуемый приз.
Озеро неподалеку.
Где-то между городком Арлингтоном внизу и ее местом заключения на холмах находится водный резервуар. Это сокращало место поисков. География ее убежища неожиданно обрела более четкие очертания. Быть может, этого достаточно.
— Еще как жаль, — согласился он.
— Но все равно тебе следовало окунуться.
— Но я не смог, потому что… но это не важно. — Он снова замкнулся.
Она видела, что мысли его витают где-то далеко. После его мужественных побед в последние две ночи она ожидала найти в нем заметные перемены, ожидала увидеть его более уверенным в себе и властным. Но этого не произошло, и это сбивало ее с толку.
Шэрон впилась в него взглядом, пытаясь прочесть его мысли по выражению лица.
Немыслимо. Казалось, что после близости, которая между ними была, он боится ее еще больше.
Нужно обязательно добраться до сути и понять, что у него на уме.
Она похлопала по шезлонгу.
— Иди сюда, дорогой. Ты не хочешь сесть ко мне поближе? Что-нибудь не так?
Мечтатель с явной неохотой поднялся, на ватных ногах подошел к ней и, наконец, опустился рядом.
Ее холодные пальцы коснулись его щеки, виска и нежно пробежали по волосам.
— Что беспокоит тебя? Можешь рассказать мне.
— Я… не понимаю, что я здесь делаю.
Вот так дела.
— О чем ты?
— Не понимаю, что ты здесь делаешь, почему я здесь и вообще…
— Ты сбиваешь меня с толку.
Он уставился в пол.
— Может, я и сам сбит с толку.
— Это как-то связано со мной? Ты не мог сердиться на меня или быть разочарованным во мне, иначе ни за что не поехал бы за этими чудесными…
— Нет, дело не в том, — живо перебил он. — Я уже говорил тебе, что не покупал это бикини, да и других вещей тоже. Я вовсе не занимался покупками, пока мы были в городе. Я оставил это напарнику, чтобы… в общем, здесь нет никакой тайны.
— Пожалуйста, расскажи, — настаивала она.
— Я услыхал, что сегодня днем проводится ретроспективный показ одного из твоих лучших фильмов — «Клиенты доктора Бельомма». Мне захотелось увидеть его снова, просто потянуло туда. Может потому, что я наконец познакомился с тобой.
Познакомился! Он совсем сумасшедший, дальше некуда. Но она прикусила язык и слушала дальше.
— Вот я и поехал туда, — продолжал он, — а приятеля оставил заниматься покупками. Я успел посмотреть только первую часть, но увиденного было достаточно. С тех пор я постоянно думаю об этом фильме. Ты была прекрасна… как всегда, только я уже почти забыл это, с тех пор как мы очутились здесь взаперти. Ты была… не знаю, как выразить это, царственна, недоступна, как дева-весталка, как Венера, как Мона Лиза, Гарбо и прочие далекие от простых смертных женщины.
Шэрон начинала понимать, что с ним случилось.
Он продолжал объяснять, будто разговаривая с самим собой.
— Когда я вышел из кинозала прямо на яркое солнце и столкнулся с жестокой реальностью, она поразила меня. Я спросил себя: «Что ты сделал?» — Он очумело взглянул на нее. — Но у меня не было разумного ответа. Я был потрясен и остаюсь потрясенным.
— Чем потрясен?
— Непоправимостью моего поступка. Я извлек тебя из твоего обособленного мира. Я забыл, кто ты и где твое место, я унизил тебя, обращаясь с тобой как с обычной женщиной. То, что ты здесь, в этой убогой обстановке, а не в своем дворце, заставило меня забыть о… твоем высоком положении. И вот, увидев тебя в кино, в твоей стихии, я был просто потрясен. Да, это потрясло меня и заставило понять, что ты — нечто особое, произведение искусства, храм, предмет поклонения издалека, редкое воплощение Евы, служащей символом обожания для всех мужчин. — Он покачал головой. — А я, безмозглый эгоист, разбил твой пьедестал и опустил тебя до уровня заурядного, жалкого существования. Это ужасно угнетает меня, и я испытываю чувство вины и угрызения совести.
Ее заворожила его речь, хотя и не лишенная недостатков. Его стиль был плохим «барокко», но анализ собственных поступков и их воздействия был точным и исчерпывающим.
Он еще не кончил:
— С тех пор меня постоянно преследует моя бездумная безответственность. Я ограбил Олимп. Я осквернил мир Венеры и Афродиты. Хуже того, я присоединился к варварам в поругании красоты. Теперь я могу лишь надеяться на то, чего я, на мой взгляд, совершенно не заслуживаю. — Он помолчал. — На твое прощение, милосердие и прощение…
Невероятно плохое «барокко», решила она. Некая смесь поддельных Бомонта, Флетчера, Геррика, Ихары Сайкаку, Ричардсона, Скотта, Готорна и Луизы Мэй Алкотт.
Как, черт побери, управиться с этими романтическими бреднями?
Ей нужно провести эту важнейшую встречу Фан-клуба, вернуть себе инициативу, осуществить свой план, пока она не свихнулась.
Первое: лесть.
Она накрыла его руки своими и заглянула в глубину его глаз.
— Ты не представляешь, как я тронута (для этого нужно быть женщиной), как благодарна тебе за твою чуткость и понимание. Как редко получаешь сочувствие от мужчины, и поэтому я настолько ценю твое отношение ко мне, что буду лелеять его до конца моих дней.