За это время все мы имели немало возможностей удостовериться, что Эви действительно предоставлена относительная свобода. Ричард частенько катал ее на автомобиле вместе со Стеллой. Каждое воскресенье Тобиас водил ее к мессе.
Эвелин навещала меня всякий раз, когда у нее возникало такое желание, причем, как правило, входила через парадную дверь. Однако бывали ночи, когда она предпочитала карабкаться по решетке и представала передо мной подобно бесстрашной маленькой богине. Ее отвага и страсть заставляли мою кровь закипать, пробуждая огонь желания. Часами мы лежали, сплетясь телами, целуя и лаская друг друга. Не чудо ли, что на склоне дней мне выпала участь стать искусным любовником для столь юного существа. Я открыл ей некоторые свои тайны, но далеко не все.
Не иначе как милостивый Бог послал мне этот дивный дар на прощание.
— Джулиен, я тебя люблю, — как-то раз сообщил хитроумный Лэшер, незваным появляясь в моей комнате. Без сомнения, он рассчитывал, что я заведу большую виктролу, так как в последнее время пристрастился к музыке. — С чего ты взял, что кто-то намерен причинить вред Эвелин? Зачем тебе эта девочка? Я тоже вижу будущее. Вижу далеко вперед. Мы сохраним все то, что приобрели.
Однажды вечером, когда Мэри-Бет вернулась домой, я усадил ее рядом и поклялся, что не открыл девочке ни одного важного секрета. А еще я попросил ее после моей смерти заботиться об Эвелин.
На глазах Мэри-Бет выступили слезы; за все эти годы мне лишь несколько раз доводилось видеть ее плачущей.
— Джулиен, я вижу, ты совсем не понимаешь меня, не понимаешь, на что направлены все мои усилия. Всю свою жизнь я из кожи вон лезла, чтобы сплотить нашу семью, сделать ее еще более могущественной, многочисленной и влиятельной. Я хотела, чтобы Мэйфейры были счастливы! Неужели ты думаешь, я способна причинить вред девочке, в жилах которой течет наша кровь? Дочери Кортланда? О Джулиен, подобные подозрения разбивают мне сердце. Прошу тебя, не отказывай мне в доверии. Не сомневайся, я знаю, что делать, и все мои дела и помыслы устремлены на благо нашей семьи. Жизнь твоя близится к концу, Джулиен. Прошу, не уходи от нас в тоске и тревоге. Гони прочь все страхи. Не позволяй им отравить твои последние часы. Если понадобится, я буду проводить с тобой дни и ночи. Умри спокойно. Мы — семья Мэйфейр, великий и славный клан. И за эти годы нам удалось пройти колоссальный, поистине впечатляющий путь. Ты можешь быть уверен в том, что мы сохраним свою власть и богатства.
Ночь проходила за ночью. Я лежал, вперившись взглядом в темноту. Потребности в сне я более не испытывал.
К этому времени я уже знал, что Эвелин носит под сердцем мое дитя. Господь беспощаден к старикам. Так же как и молодые, мы сгораем от любви и даже на пороге смерти способны оплодотворить юное лоно. Какое ужасное стечение обстоятельств! Но Эвелин, судя по всему, не догадывалась, что в ней зреет новая жизнь. Я же предпочитал молчать об этом.
Единственным, кому я доверился, был Кортланд. Я вызвал его к себе и дал соответствующие наставления. В том, что, как только беременность Эвелин перестанет быть тайной, на Амелия-стрит разразится буря, я не сомневался. И надеялся лишь, что некоторые юридические акты, которые я оформил с помощью Кортланда, в любой ситуации смогут обеспечить безопасность как самой Эвелин, так и ее будущего ребенка.
Вновь наступила ночь, безмятежная, теплая. Если мне не изменяет память, умер я в самом разгаре лета. Да, конечно, так оно и было. Точно помню, мирты в саду были сплошь покрыты розовыми цветками.
Перед смертью я всех отослал прочь. Я чувствовал, что мне осталось совсем немного. Лежа на высоких подушках, я глядел в окно, на легкие кружевные облака, проплывавшие над верхушками деревьев.
Мне хотелось вернуться прошлое, в Ривербенд моего детства, хотелось вновь оказаться на коленях у Мари-Клодетт. Мне хотелось узнать, кем был тот молодой человек, который похищал рабов и доставлял их в покои Маргариты, которая творила над ними свои жестокие опыты. Откуда он взялся, этот безрассудный и преданный рыцарь?
Я лежал неподвижно и в какое-то мгновение сделал страшное открытие. Впрочем, в этом открытии не было ничего удивительного. Я всего лишь понял, что больше не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Не могу сесть, не могу поднять голову. Мои члены отказались повиноваться. Смерть наклонилась надо мной, и холод, исходящий от нее, сковал мое стынущее тело.
Однако Бог, как видно, пожелал доказать, что существует даже для самых закоренелых грешников, ибо в это мгновение в окне появилась Эвелин. Ее белые нежные руки цеплялись за виноградные лозы.
Она стояла на крыше террасы, и сквозь оконное стекло до меня доносился ее звонкий голосок:
— Открой окно, дядя Джулиен! Это я, Эви! Впусти меня. Но, увы, я не мог пошевелиться. Я смотрел на нее, и глаза мои застилали слезы.
«О моя дорогая девочка», — хотелось мне прошептать, но с губ моих не сорвался ни единый звук.
Тогда Эвелин, пустив в ход свой ведьмовской дар, слегка коснулась окна, и рама тут же распахнулась. Девочка спрыгнула с подоконника, бросилась ко мне и обняла за плечи. К тому времени я так исхудал и иссох, что ей не составило труда приподнять меня. Она прижала меня к груди и покрыла мое лицо поцелуями.
— О мой дорогой, я здесь, рядом с тобой…
Глядя поверх ее плеча, я заметил, что на небо набежали свинцовые тучи. Надвигалась гроза. Я слышал, как первые дождевые капли упали на крышу террасы. Брызги залетали в окно, я ощущал их на своем лице. Неистовые порывы ветра раскачивали деревья в саду. Я прислушивался к его завываниям и слышал в них стоны и рыдания Лэшера. Это он клонил к земле деревья, исторгая из груди горестные крики. Так было и в день смерти моей матери, и в день смерти матери моей матери…
Да, уход ведьмы из этого мира неизменно сопровождала буря. Я тоже принадлежал к племени ведьм. Теперь настал мой черед уходить, и буря разразилась в честь моей смерти.
Они стояли в тумане, образуя подобие круга. Откуда-то доносился приглушенный грохот. Возможно, то были отдаленные раскаты грома.
Никогда прежде он не видел таких угрюмых и мрачных людей. Невежество и бедность — вот все, что досталось им в удел. Стоило взглянуть на них, в глаза бросались зловещие признаки нищеты и скверных условий жизни. Он различил, что один из них — горбун, у другого вместо ноги деревяшка, а руки ребенка неестественно коротки. Да и все прочие — истощенные, грубые, уродливые, в мрачных серых и коричневых одеяниях — внушали страх. Грохот по-прежнему не смолкал. Нет, для грома он был слишком монотонным. Слышат ли они этот странный звук?