Рождество Христово неизменно отмечалось в Италии как величайший праздник, и ликование, которому предавались люди в эти святые дни, не имело ничего общего с теми мрачными гульбищами ряженых, свидетелем которых я был в горах Шотландии. Из всех церковных праздников Рождество стало для меня самым светлым и значительным. Живя в Италии, я посещал разные города, но в рождественские дни неизменно возвращался домой, в Ассизи.
Перед первым своим итальянским Рождеством я прочел историю Младенца Христа и просмотрел огромное количество картин, запечатлевших это событие. Глядя на прекрасное дитя, лежащее в яслях или на руках у Девы Марии, я представлял себя на его месте.
Я закрывал глаза и воображал себя крошечным младенцем, которым мне никогда не довелось быть. Я ощущал себя беспомощным, беззащитным и невинным. Чувство, охватившее меня, было сродни экстазу. Я стремился увидеть Младенца Христа — воплощение детской чистоты — в каждом человеке, с которым сводила меня судьба, будь то мужчина или женщина. Если в душе моей просыпались гнев или раздражение — что случалось чрезвычайно редко, — я вспоминал о Младенце Христе и вновь обретал любовь и покой. Я представлял, что держу Божественное Дитя в своих объятиях. Вера моя в Христа была непоколебима. Я знал, настанет день, когда я выполню свое земное предназначение и соединюсь с ним. Я преклоню колена перед яслями и благоговейно коснусь Младенца Христа.
Я знал, что Господь един, что он соединяет в одном лице Младенца, Человека, Распятого Спасителя, Бога-Отца, Сына и Святого Духа. Это божественное единение я сумел осознать с потрясающей ясностью. Все теологические дискуссии по этому вопросу, считавшемуся одним из самых сложных и запутанных, неизменно вызывали у меня снисходительную улыбку.
За время, проведенное в Италии, я стал истинным и рьяным служителем Господа, проповедником, способным привлекать к себе сердца, непревзойденным исполнителем псалмов и гимнов, целителем, способным избавлять от телесных недугов и утешать в скорбях.
Однако теперь мне, джентльмены, необходимо дать вам подробные объяснения относительно некоторых особенностей моего душевного склада.
С самого начала присущие мне непосредственность, простодушие и прямота вызывали всеобщее удивление. Разумеется, никто не догадывался, что истинная причина детской моей невинности заключается в том, что я и в самом деле ребенок, недавно появившийся на свет. То, что я питался лишь молоком и сыром, казалось людям всего лишь причудой. Быстрота и сметливость, которую я проявил в обучении, снискали мне немало похвал. Очень скоро я научился читать и писать по-итальянски, по-английски и по-латыни.
Я полагал, что тело мое и душа пребывают в беспорочной святости.
Для меня не существовало ни грязной работы, ни тяжелого послушания. Любое дело я исполнял с охотой и рвением. Вместе с другими монахами я отправлялся ухаживать за прокаженными, которых не пропускали за городские ворота.
Прикасаясь к их гноящимся язвам, я не испытывал ни страха, ни отвращения. Если болезнь проникнет в мое тело, я не дам ей развиться, думал я. Возможно, именно в этом заключался ключ к пониманию природы моего характера. Я обладал способностью развивать в себе лишь те черты и свойства, которые мне самому представлялись необходимыми.
Я снисходительно относился ко всем людским несовершенствам и слабостям, за исключением ненависти и злобы. На протяжении всей моей земной жизни отношение мое к окружающему миру оставалось неизменным. Порой меня посещала печаль, порой я был вынужден гнать от себя соблазны. Но никогда в ответ на зло я не отвечал злом и не поддавался искушению.
Я знал, что люди в большинстве своем в ужасе бегут от прокаженных, и потому, ухаживая за ними, наслаждался собственной смелостью. Я помнил, как святой Франциск боролся со своим страхом, и был полон решимости не уступать ему в величии. Денно и нощно я заботился о страждущих. Я собственноручно мыл и переодевал тех, кого болезнь лишила последних сил. Узнав, что святая Катерина Сиенская как-то выпила воду из лохани, в которой купался прокаженный, я с радостью повторил это деяние.
Вскоре я стал известен в Ассизи. О моей невинности, бесстрашии и доброте ходили легенды. Одни называли меня избранником Божьим, другие — блаженным. Так или иначе, молва о молодом монахе, в душе которого горит неугасимый огонь, зажженный святым Франциском, монахе, который воплощает в жизнь все заветы основателя своего ордена, росла и ширилась.
Благодаря тому, что я поражал людей своим простодушием, очевидным неумением хитрить и кривить душой, детской открытостью, люди тоже стремились распахнуть передо мной свои сердца. Порой, глядя в мои сияющие глаза, они без утайки рассказывали о самом сокровенном. Я выслушивал их исповеди с неизменным вниманием, не пропуская ни слова. Так, внимая самым разнообразным признаниям, наблюдая за выражением человеческих лиц, я, дитя огромного роста, постепенно постигал правду жизни.
Сознание мое неуклонно развивалось, и я всячески содействовал этому.
Выучившись читать и писать, я начал делать записи по ночам, урывая часы от сна. Я заучивал наизусть поэмы и песни, разглядывал роспись на стенах базилики, любовался дивными фресками Джотто, запечатлевшими наиболее важные события из жизни святого Франциска. На одной из фресок художник изобразил, той Франциск обнаружил на своем теле стигматы — раны на руках и ногах в точности в тех местах, где гвозди пронзили тело Христа. Я охотно беседовал с пилигримами, прибывшими в Ассизи издалека, выслушивал их рассказы о родных местах и о том, что им удалось повидать в пути.
Первая точная дата, которая всплывает в моей памяти, — 1536 год. Мне часто приходилось ездить во Флоренцию, где я помогал бедным, посещал их убогие жилища и приносил им хлеб и питье. В ту пору во Флоренции господствовало семейство Медичи. Возможно, город этот уже миновал период своего величайшего расцвета. Однако такие выводы можно делать, лишь оглядываясь назад из далекого будущего. В те годы ничего подобного мне в голову не приходило.
Напротив, Флоренция представлялась удивительно прекрасным, богатым и процветающим городом. Там во множестве продавались книги, отпечатанные типографским способом, что в ту пору было редкостью. Чуть не на каждом углу красовались скульптуры великого Микеланджело. Купеческие гильдии сохраняли свою власть, хотя торговля, по большей части, переместилась в Новый Свет. В городе проходила нескончаемая череда красочных представлений и многолюдных процессий, таких как шествие в праздник Тела Господня. Пьесы и живые картины разыгрывались на уличных подмостках едва ли не каждый день.
Банк Медичи в те годы являлся величайшим банком в мире.