Я долго бродил по полям, дрожа от холода и предаваясь печальным размышлениям. В зимнюю пору даже моя обожаемая Италия бывает угрюмой и неприветливой. Возможно, наступившие холода призваны напомнить мне о суровой стране, в которой я появился на свет, осенила меня догадка. Неужели отъезд неизбежен, с горечью подумал я. Меньше всего на свете мне хотелось покидать прекрасную Италию, к которой я привязался всем сердцем. Слова священника из Доннелейта зазвучали у меня в памяти: «У тебя есть выбор».
Значит, если таково будет мое решение, я смогу остаться здесь и по-прежнему служить Господу и святому Франциску? Смогу забыть о случившемся? Конечно же, жестокий урок, преподанный мне, не пропадет втуне, я никогда более не прикоснусь к женщине. Никогда не принесу новых жертв своей похоти. Что до святого Эш-лера, то его существование вызывает серьезные сомнения. По крайней мере, в церковном календаре о нем нет никаких упоминаний. Решено, я остаюсь здесь. Остаюсь в солнечной и радостной стране, которая стала для меня родным домом.
На протяжении всей моей мрачной прогулки какой-то человек верхом на лошади упорно следовал за мной. Я заметил его, как только вышел за городские ворота. Сейчас он приближался все ближе и ближе — одетый во все черное всадник на вороном коне.
— Не хотите ли сесть на мою лошадь, святой отец? — предложил он, поравнявшись со мной.
В речи его ощущался сильный акцент, свойственный купцам из Голландии. Акцент этот был хорошо мне знаком. Во Флоренции, Риме и других городах мне часто приходилось встречать выходцев из этой страны. Подняв голову, я увидел, что у всадника рыжеватые волосы и голубые глаза. Несомненно, голландец, немец или скандинав. Для меня все представители германской расы были едины. Я видел в них лишь посланцев мира, где царствует ересь.
— Ты знаешь, что я не могу ездить верхом, — отрезаля. — Я принадлежу к ордену Святого Франциска. Нам предписано передвигаться исключительно пешком. Скажи, с какой целью ты меня преследуешь? Я видел тебя во Флоренции. Причем много раз.
— Нам надо поговорить, — молвил незнакомец. — Вы должны поехать со мной. Никто не представляет, кто вы такой на самом деле. Но я знаю все.
Сказать, что слова эти привели меня в ужас, означает не сказать ничего. Меч, давно висевший надо мной на волоске, наконец сорвался. У меня перехватило дыхание. Я перегнулся вдвое, словно получив беспощадный удар, и, шатаясь, сделал несколько шагов прочь от страшного всадника. Ноги мои подкосились, я рухнул на мягкую траву и остался лежать, прикрыв ладонью глаза от яркого зимнего солнца.
Незнакомец соскочил с седла и, ведя лошадь под уздцы, приблизился ко мне. Теперь его тень падала на меня, и я убрал ладонь, которой закрывал глаза. Подобно многим выходцам из Северной Европы, мой преследователь отличался крепким телосложением. Брови у него были густые, кустистые, щеки бледные.
— Я знаю, кто ты такой, Эшлер, — повторил он. Эти слова он произнес по-итальянски, с заметным голландским акцентом. Потом вдруг перешел на латынь. — Я знаю, что ты впервые появился на свет в Шотландском Высокогорье. Знаю, что ты ведешь свое происхождение из клана Доннелейт. Историю твоего рождения я услышал вскоре после того, как произошло это знаменательное событие. Кое-кто позаботился о том, чтобы твоя история не осталась тайной. Молву о тебе разнесли по всему миру, и она стала известна даже в самых дальних странах.
— Мне потребовался немалый срок, чтобы отыскать тебя, — продолжал незнакомец. — Потом в течение многих лет я наблюдал за тобой. Я узнал тебя благодаря необычайно высокому росту и длинным тонким пальцам. Твоя любовь к пению и сочинению мелодий, а также пристрастие к молоку подтвердили мою догадку. Я видел, как ты принимаешь подношения, оставленные крестьянами. Но знаешь ли ты, что эти крестьяне сделали бы с тобой, не будь они одержимы страхом? Подобные тебе не могут обойтись без молока и сыра. В самых отдаленных уголках света крестьяне по-прежнему помнят об этом. По ночам они оставляют кувшины с молоком на столе или у дверей. Подношения тем, кто подобен тебе.
— Тем, кто подобен мне? Но что это означает? — выдохнул я. — Кто я, по-твоему? Дьявол? Или лесной дух? Демон тьмы? Уверяю тебя, я не имею к ним отношения.
В голове моей все перемешалось. Я не понимал, что меня окружает — реальность или видения, порожденные моей воспаленной фантазией. Эта зеленая нежная трава, на которой я лежу, — реальна ли она? И это прозрачное зимнее небо, — быть может, оно мне только грезится? Зачем этот человек говорит о каких-то кошмарных, отвратительных вещах, о которых я не желаю знать?
— Несколько дней назад во Флоренции ты умертвил четырех женщин, — изрек незнакомец. — Это стало для меня последним, самым веским доказательством.
— О Боже, так ты знаешь это, — пролепетал я. Слезы потекли по моим щекам. — Но я не хотел их убивать. Я не знаю, почему так случилось. Не знаю, почему они умерли. Я сделал лишь то, что мужчины обычно делают с женщинами.
— Ты убьешь всякую женщину, с которой вступишь в соитие. Разве тебя не предупреждали об этом? Если это так, те, кто прислал тебя сюда, поступили до крайности неосмотрительно. В течение долгих лет мы ждали, когда же ты наконец явишься. Они должны были послать за нами. Они знают, кто мы такие, знают, что мы готовы щедро заплатить за тебя. Но они так безнадежно глупы.
Я слушал страшного вестника, и мне казалось, будто кровь в моих жилах стынет от ужаса.
— Почему ты говоришь обо мне словно о вещи, которую можно купить или продать? — попытался я возразить. — Я — сын своего отца, хотя и незаконнорожденный.
Но он, пропустив слова мои мимо ушей, продолжал, в волнении ломая руки:
— Наши посланники обращались к ним вновь и вновь. Но они по-прежнему были слепы и оставались в плену суеверий.
— Посланники? Но чьи? Посланники дьявола!
Я не отрываясь смотрел на него, этого зловещего человека в черном, за спиной которого возвышалась вороная лошадь.
— О ком ты говоришь? Кто слеп и находится в плену суеверий? Милостивый Боже, дай мне сил понять это все. Дай мне мудрости избегнуть искусных сетей Отца Лжи. Слушай, ты! Перестань говорить загадками, или я убью тебя. Объясни мне, почему соитие со мной оказалось смертельным для женщин. А иначе я с Божьей помощью переломаю тебе все кости голыми руками.
Приступ гнева придал мне сил. Я вскочил на ноги, с трудом сдерживаясь, чтобы не вцепиться незнакомцу в горло. Исступленная ярость наполнила все мое существо. По всей вероятности, мой гневный взор испугал его. К тому же я был намного выше его ростом. Он невольно отступил на несколько шагов.