– Да, очень серьезно, – подхватил один из пучеглазых близнецов из Рима. Этот, кажется, был Энцо? Или его звали Родольфо? Марклин не мог вспомнить. Его глаза напоминали рыбьи: слишком большие, чтобы что-нибудь выражать, указывающие только на болезнь. Подумать только, она поразила их обоих. И когда оба они улыбались, вот как сейчас, то выглядели просто кошмарно. Сморщенные, худощавые лица. Предполагалось, что между ними существует большое различие. Но в чем оно заключалось, Марклин не мог вспомнить.
– Существуют определенные исходные положения, – сказал Натан Харберсон, его бархатный баритон звучал несколько громче и, возможно, немного более доверительно.
– И определенные вещи, – добавил Энцо, близнец, – которые у нас не вызывают вопросов.
Тимоти Холлингшед придвинулся ближе и смотрел прямо на Марклина, как делал всегда. У него были белые волосы, такие же густые, как у Эрона, и орлиный нос. Марклину не нравился его вид. Это было все равно что смотреть на более жесткую версию Эрона, но выше ростом, нарочито элегантную. Боже, посмотрите на его кольца!! Несомненно вульгарен, и каждый должен был знать его историю, насыщенную рассказами о сражениях, предательствах и о мести.
«Когда мы сможем уйти отсюда? Когда все это закончится?»
– Да, мы считаем некоторые темы священными, – говорил Тимоти, – даже вопреки тому, что мы столь малочисленны.
Вернулась Элвера.
– Да, дело не просто в традициях.
– Нет, – сказал высокий темноволосый человек с непроницаемо черными глазами и бронзовой кожей лица. – Это вопрос глубокого нравственного убеждения, лояльности.
– И почитания, – подхватил Энцо. – Не забудьте о почитании.
– Единение, – добавила Элвера, глядя прямо на него. Но теперь уже все смотрели на него. – Что есть система ценностей и как это должно быть защищено во что бы то ни стало.
В комнату набилось еще больше народу. Присутствовали только старшие члены. Предсказуемое нарастание пустых разговоров. Кто-то засмеялся снова. Неужели у людей не хватает такта, чтобы не смеяться?
Было что-то явно неправильное в этой ситуации. «Кажется, мы здесь единственные послушники, – подумал Марклин. – И куда подевался Томми?» Внезапно его охватила паника, он осознал, что потерял из виду Томми. Нет, он был здесь – поедал кисти винограда со стола, подобно некоему римскому плутократу. Следовало обладать большим чувством собственного достоинства, чтобы не делать ничего подобного.
Марклин быстро, неловко кивнул тем, кто столпился вокруг, протолкнулся сквозь плотную массу мужчин и женщин и, чуть не споткнувшись о чью-то ногу, оказался наконец на стороне, где стоял Томми.
– Что, черт подери, с тобой происходит? – потребовал от него ответа Томми. Он глядел в потолок. – Ради бога, сядь и расслабься. Мы будем на борту самолета уже через несколько часов. Затем мы будем в…
– Ш-ш-ш. Не говори ничего. – Марклин сознавал, что его голос уже не был нормальным и он не в силах управлять им. Никогда в своей жизни Марк не испытывал большей тревоги.
Впервые он обратил внимание, что все стены от пола до потолка были задрапированы черной материей. Двое часов в большом холле тоже были закрыты! И все зеркала были завешены черным. Он осознал, что окружающая атмосфера совершенно лишила его присутствия духа. Он никогда прежде не видел столь старомодной похоронной обстановки. Когда умирали люди в его семье, их кремировали. Кто-нибудь позже объявлял, что это было сделано. Именно так случилось с его родителями. Он, тогда еще ученик школы, лежал в кровати и читал Яна Флеминга, когда позвонили и сообщили о кремации. Он лишь кивнул и продолжил чтение.
«И теперь вы унаследовали все, абсолютно все».
Внезапно он почувствовал страшную тошноту, вызванную запахом свечей. Он повсюду видел канделябры из дорогого серебра. Некоторые были даже инкрустированы драгоценными камнями. Боже, как много денег прятал этот орден в своих погребах и хранилищах! Маленькая нация, в самом деле. Но тогда все это было по вине дураков, подобных Стюарту, который уже давно завещал все свое состояние ордену и должен был, разумеется, изменить это завещание, учитывая последующие обстоятельства.
Все эти обстоятельства. Тессу. Весь план. Где был Стюарт теперь – с Тессой? Разговор становился все громче и громче. Звенели бокалы. Элвера подошла снова и налила еще вина в его бокал.
– Выпей до дна, Марк, – сказала она.
– Веди себя прилично, Марк, – прошептал Томми, придвинувшись неприятно близко к его лицу.
Марклин обернулся. Это не была его религия. Это не был его обычай – стоять у праздничного стола и пить в черном одеянии после заката!
– Я ухожу сейчас! – внезапно объявил он. Казалось, голос словно взорвался во рту, и эхо разлетелось по всей комнате!
Все присутствовавшие замолчали. В течение секунды в звенящей тишине он почти поддался желанию закричать – более сильному, чем когда-то в детстве. Закричать громко, в панике, в ужасе. Он не знал отчего.
Томми ущипнул его за руку и указал куда-то.
Двойные двери в обеденный зал были раскрыты. Ах, так вот что послужило причиной молчания. Боже милостивый, принесли ли они останки Эрона домой?
Свечи, креп – все было такое же в обеденном зале, в другой угрюмой пещере. Он не намеревался входить, но, прежде чем смог выполнить свое решение, толпа медленно и торжественно повела его сквозь открытую дверь. Его и Томми почти внесли в комнату.
«Не хочу видеть это больше, хочу уйти отсюда…»
Давление ослабло, как только они прошли сквозь двери. Мужчины и женщины занимали места за столом. Кто-то лежал на столе. Боже, только бы не Эрон! «Не могу глядеть на него. И они знают, что ты не сможешь глядеть на него, не так ли? Они ждут, чтобы ты поддался панике и раны Эрона стали бы кровоточить!»
Кошмарно, глупо. Он снова схватился за руку Томми и услышал его шепот:
– Будь спокоен!
Наконец они подошли к краю огромного стола. На нем лежал мужчина в пыльном шерстяном пиджаке, с грязью на ботинках. Надо же! Грязь! Тело даже не удосужились подготовить как положено.
– Это нелепо, – произнес Томми едва слышно.
– Какие же это похороны?