– Ты не думаешь, что у Стюарта достанет здравого смысла предупредить Юрия, чтобы он держался в стороне? Что там может существовать некий заговор и что Стюарт не имеет представления, насколько широко он распространился?
– Я думаю, у тебя самого достанет здравого смысла так поступить и, возможно, у меня, но я ничего не могу сказать о Стюарте.
– Итак, что, если Юрий находится там? Они знают о заговоре, но ничего не знают о нас! Стюарт не стал бы рассказывать Юрию о нас, независимо от того, что случилось. Подумай хорошенько. Что именно Юрий должен рассказать? Он может сообщить им о том, что произошло в Новом Орлеане, и, если он доберется до документов… Знаешь, мне кажется, я еще пожалею, что уничтожил возможность перехвата информации.
– Я об этом не жалею! – сказал Марклин. Его начинал раздражать деловой подход Томми, его абсурдный оптимизм.
– Ты опасаешься, что мы не сможем решить эту задачу – так? – спросил Томми. – Ты боишься, что мы расколемся, как Стюарт? Но, Марклин, ты должен понять, что Стюарт провел в Таламаске всю жизнь. А что значит эта Таламаска для тебя или для меня? – Томми сухо рассмеялся. – Старина! С нами они допустили ошибку – ведь я прав, братец?
– Нет, они не ошиблись, – ответил Марклин. – Стюарт знал, что делает, знает, что мы обладаем мужеством для выполнения планов, которые он никогда не мог бы даже осознать. Стюарт не сделал ошибки. Ошибка состояла в том, что кто-то убил Антона Маркуса.
– И у нас не было времени, чтобы выяснить, кто это сделал и почему, каковы были мотивы совершенного им преступления, ставшего для нас счастливым случаем. Ты понимаешь, что это счастливый случай, не так ли?
– Разумеется, понимаю. Мы избавились от Маркуса. Это уж точно. Но что случилось в момент убийства? Элвера разговаривала с убийцей. Убийца говорил что-то об Эроне.
– Не покажется ли тебе, что будет просто великолепно, если этот незваный гость принадлежит к семейству Мэйфейр? А что, если это ведьма высшего ранга? Говорю тебе, я мечтаю прочесть весь файл о мэйфейрских ведьмах, от корки до корки. Хочу знать буквально все об этих людях! Я думал об этом. Должен существовать какой-то способ предъявить права на бумаги Эрона. Ты знаешь Эрона. Он записывал буквально все. Должно быть, после него осталась куча картонных ящиков с бумагами. Они, вероятно, хранятся где-то в Новом Орлеане.
– Ты слишком забегаешь вперед! Томми, Юрий мог побывать там. Стюарт мог не выдержать. Они могут знать обо всем.
– Сомневаюсь, насколько серьезны твои предположения, – сказал Томми с видом человека, которому хотелось бы поразмышлять о чем-то более значительном. – Марклин, поворот!
Марклин чуть не пропустил его, и, едва свернув, они оказались на пути у другой машины. Но та уступила им дорогу, и Марклин устремился вперед. Через несколько секунд они съехали с автострады и начали спускаться вниз по проселочной дороге. Только тогда Марклин расслабился и дал отдых пальцам, намертво вцепившимся в руль во время этого инцидента. У него ныла челюсть – так крепко он сжал зубы.
Томми сердито посмотрел на приятеля.
– Послушай, не дави на меня, – неожиданно произнес Марклин, чувствуя, как жар заливает глаза, что всегда означало приступ откровенной ярости. Он отчетливо сознавал это состояние. – Дело совсем не во мне, Томми, весь вопрос в них! Теперь подадим назад немного. Мы разыграем это вполне естественно. Мы оба знаем, что нам делать.
Томми медленно повернул голову, когда они проезжали сквозь передние ворота, ведущие в парк.
– Должно быть, все члены ордена собрались. Никогда здесь не было подобного скопления машин, – заметил Марклин.
– Считай, что нам повезло, если они не распорядились предоставить наши места глухим и слепым старцам из Рима или Амстердама.
– Надеюсь, так они и сделали. Это была бы великолепная причина отдать все в руки старой гвардии и весьма естественно отсюда выбраться.
Марклин остановил машину в нескольких метрах от служителя гаража, направлявшего автомобиль, стоявший перед ними, на довольно удаленное место парковки по другую сторону живой изгороди.
Он вышел и бросил ключи служителю.
– Запаркуй ее, Гарри, пожалуйста, – попросил он. Вытащил из бумажника несколько фунтовых банкнот – сумму, достаточную для того, чтобы не обращать внимания на все возражения за подобное нарушение порядка, – и устремился к входу в здание.
– Зачем, черт подери, ты сделал это? – спросил Томми, подбегая к нему. – Старайся следовать правилам, понял? Стань невидимым. Не говори ни слова. Не привлекай излишнего внимания, ведь мы договорились.
– Ты сам слишком нервничаешь, – раздраженно отозвался Марклин.
Передние двери стояли нараспашку. Зал был до предела заполнен мужчинами и женщинами, густым облаком дыма от сигар и ревом голосов. Это было похоже на толпу в канун праздника или на антракт в театральном зале.
Марклин остановился. Все его инстинкты приказывали не входить внутрь. А он всю жизнь доверял своим инстинктам, как, разумеется, и своим умственным способностям.
– Ну, пойдем же, друг, – сказал Томми сквозь зубы, понуждая Марклина продвигаться вперед.
– О, приветствую, – сказал господин с загоревшим лицом, обернувшийся, чтобы поздороваться с ними. – А кто вы такие?
– Новички, – ответил Марклин. – Томми Монохан и Марклин Джордж. Новичкам позволяется войти?
– Разумеется, разумеется, – сказал незнакомец, отступая в сторону. Толпа сомкнулась, лица обратились к ним, а затем равнодушно отвернулись. Какая-то женщина что-то шепнула человеку по другую сторону двери и, встретившись глазами с Марклином, тихо вскрикнула от удивления и тревоги.
– Все получается не так, – сказал Марклин сквозь зубы.
– Вы обязательно должны здесь присутствовать, конечно, – говорил жизнерадостный человек, – все молодые люди должны быть здесь. Когда случается нечто подобное, каждый обязан явиться в Обитель.
– В чем дело, хотелось бы знать, – сказал Томми, – ведь Антон никому не нравился.
– Умолкни, – велел Марклин. – Это просто удивительно, не так ли, как люди – ты и я, например, – реагируют на стрессы.
– Нет, к сожалению, в этом нет вообще ничего удивительного.
Они медленно продвигались по краю толпы. Незнакомые лица окружали их со всех сторон. Люди вокруг пили пиво и вино. Они могли слышать французскую и итальянскую речь, а некоторые даже говорили на датском.