Мы остановились в дверях. Мальчик был хрупким, с тоненькими, как палочки, руками и ногами.
«И вы говорите, – недоверчиво вопрошал мальчик, – что в горах поклоняются тем, кто пьет кровь?!»
По священному локону на обритой голове, по тому, как остальные ждали его ответа, я поняла, что это фараон. Он в ужасе поднял глаза, заметив ее приближение. Его стражи бежали.
«Да, – сказала она, – и ты не в силах им помешать!»
Она подняла его, маленького хрупкого мальчика, разорвала его горло, как зверь, выпуская кровь из смертельной раны.
«Мелкий царек, – сказала она. – Мелкое царство».
Видение исчезло.
Мои губы плотно прижались к холодной коже. Я целовала ее. Не пила.
Я вновь ощутила тяжесть собственного тела, упала ей на руку и выскользнула из ее объятий.
Ее слабо светящийся профиль остался прежним – безмолвным, бесчувственным. Застывшее лицо без единого пятнышка или морщинки. Я рухнула в объятия Мариуса. Ее рука вернулась в прежнее положение.
Все виделось мне идеально четким – недвижимые царь и царица, искусно выписанные ляпис-лазурью на золотой мозаике фигуры…
Я почувствовала резкую боль – в сердце, во чреве, как будто меня ударили ножом.
«Мариус!» – вскрикнула я.
Он поднял меня и понес из комнаты.
«Нет, я хочу постоять на коленях у ее ног», – просила я, задыхаясь от боли. Я старалась сдержать мучительный крик – мир же только что переродился! А теперь – агония!
Он усадил меня в высокой траве, и она примялась под моей тяжестью. Из моего чрева, даже изо рта, хлынул поток человеческих жидкостей. Я увидела цветы, совсем рядом. Я увидела дружелюбные небеса, яркие, как в моем видении. Боль была невыразимой.
Теперь я поняла, зачем он унес меня из святилища.
Я вытерла щеку – нет сил выносить эту мерзость. Меня снедала боль. Я старалась снова увидеть ее откровения, вспомнить ее, но боль стала слишком уж сильным препятствием.
«Мариус!» – крикнула я.
Он прикрыл меня и поцеловал в щеку.
«Пей от меня, – сказал он. – Пей, пока не пройдет боль. Пей – это всего лишь умирает плоть. Пандора, ты бессмертна!»
«Иди сюда, возьми меня», – сказала я и просунула руку между его ног.
«Это теперь не имеет значения».
Но часть тела, навеки потерянная богом Озирисом, та часть тела, что я искала, оказалась твердой. Я направила ее в себя – холодную, напряженную. Потом я начала пить и не могла остановиться, а когда я почувствовала прикосновение к моей шее его зубов, когда он начал вытягивать из меня новую смесь, наполнявшую мои вены, я познала его, я любила его и в одну незначительную секунду прочла все его секреты.
Он был прав. Те органы, что располагались ниже талии, больше не имели значения. Он пил мою кровь. Я – его. Это была наша брачная ночь. Ветерок мягко стелил по земле траву – величественное брачное ложе пахло только зеленью.
Боль прошла. Я вскинула руку и потрогала мягкие цветы.
Он сорвал с меня испачканное платье и поднял меня на руки. Он отнес меня к бассейну, где стояла мраморная Венера – в полусогнутой позе, подняв одну ногу над прохладной водой.
«Пандора!» – прошептал он.
Рядом с ним стояли мальчики, передавая ему кувшины. Он наклонил кувшин и облил меня водой. Когда вода побежала по коже, я почувствовала под ногами плитку, устилавшую дно. Такого ощущения я никогда не испытывала! Еще один кувшин – восхитительное купание. На миг я испугалась, что боль вернется, но нет, она ушла навсегда.
«Я люблю тебя всем сердцем, – сказала я. – Я отдала им и тебе, Мариус, всю свою любовь. Мариус, я вижу в темноте, я вижу в кромешной тьме за деревьями!»
Мариус обнял меня. Мальчики медленно омыли нас обоих, наклоняя кувшины и обливая нас серебристой водой.
«Ты рядом со мной, – сказал Мариус, – здесь, рядом; я не одинок, я с тобой, моя красавица, с тобой – ни с какой иной душой! С тобой!»
Он отступил на шаг, и я залюбовалась им и, хотя была вся мокрая, протянула руку потрогать его растрепавшиеся длинные чужеземные волосы. Он весь сверкал, покрытый каплями воды.
«Да, – сказала я, – именно этого она и хотела».
Его лицо застыло. Он нахмурился. Пристально посмотрел на меня. Что-то коренным образом изменилось, причем к худшему. Я чувствовала.
«Что?» – спросил он.
«Она этого хотела. Она ясно дала мне это понять в видениях. Она хотела, чтобы я была с тобой, чтобы ты не был одинок».
Он попятился. От гнева?
«Мариус, да что с тобой? Ты что, не понимаешь, что она сделала?»
Он отступил от меня еще дальше.
«Ты не осознавал, что все происходило так, как я говорю?» – спросила я.
Мальчики протянули нам полотенца. Мариус взял одно и вытер лицо и волосы. Я тоже.
Он был в бешенстве. Его трясло от ярости. Эти мгновения обладали таинственной и необъяснимой красотой, но одновременно вселяли ужас – его белое тело, сверкающий бассейн, прекрасный свет, льющийся из открытых дверей дома, а наверху – звезды, ее звезды. И Мариус – злой, рассвирепевший, с горящими гневом глазами. Я посмотрела на него.
«Теперь я – ее жрица, – сказала я. – Я должна восстановить ее культ. Вот что ей нужно. Но она привела меня и для тебя, потому что ты одинок. Мариус, я все это видела. Я видела нашу собственную свадьбу в Риме, как в старые времена, с нами были наши семьи. Я видела поклонников ее культа».
Он явно пришел в ужас.
Этого я видеть не хотела. Я его не понимала.
Я вышла на траву. Мальчики досуха вытерли мое тело. Я посмотрела на звезды. Дом со своими теплыми лампами выглядел примитивным и хрупким – жалкая попытка навести порядок, не сравнимая с сотворением одного-единственного цветка.
«Какое потрясающее зрелище – просто ночь, – сказала я. – Разговоры о целях и намерениях – оскорбление для ночи, когда даже самый заурядный момент до краев наполнен божественным смыслом и спокойствием. Все идет своим чередом».
Я отошла и покрутилась на месте, стряхивая с волос воду. Я стала такой сильной! Когда я остановилась, голова не кружилась. Я чувствовала себя так, словно обрела бесконечное могущество.