Конечно, смертные не обратят на них такого внимания, как на светлые волосы Мариуса или Лестата Но я люблю свои волосы, мне нравится, как они окутывают мои плечи, – и мне понравилось то, что я прочла в твоих глазах.
«Где-то глубоко во мне кроется женщина», – сказала я.
Писать все это здесь, в блокноте, оставшись в одиночестве, – значит придать чрезмерное значение вполне тривиальному моменту, и признание в этом кажется мне ужасным.
Дэвид, чем больше я пишу, тем больше меня увлекает концепция повествования, тем больше я убеждаюсь в важности согласованности и последовательности, которые возможны на бумаге, но не в жизни.
Но я ведь даже не предполагала, что вообще решусь прикоснуться к твоей ручке. Мы просто разговаривали.
«Пандора, тот, кто не способен видеть в вас женщину, попросту глупец», – сказал ты.
«Как разозлился бы Мариус, узнав, что мне приятно это слышать, – откликнулась я. – Нет. Он, скорее, использовал бы это как сильный аргумент в свою пользу. Я ушла от него, ушла, не сказав ни слова. Наша последняя встреча произошла задолго до того, как Лестат устроил свою эскападу и бегал в человеческом теле, задолго до того, как он повстречался с Мемнохом-дьяволом… Я бросила Мариуса, а теперь мне вдруг захотелось, чтобы он был рядом! Захотелось поговорить с ним так, как разговариваю с тобой».
Ты явно беспокоился за меня, и не без причины. Каким-то образом тебе, вероятно, было известно, что вот уже много-много унылых лет ничто не приводило меня в такое сильное возбуждение.
«Не будете ли вы так добры, Пандора, написать для меня историю своей жизни?»
Твоя просьба застала меня врасплох и удивила до глубины души.
«Вот в этих блокнотах, – настаивал ты. – Напишите о тех временах, когда вы были действительно живы, когда встретились с Мариусом; напишите все, что сочтете нужным, о Мариусе. Но больше всего меня интересует ваша история».
Я застыла от удивления.
«Зачем тебе это могло понадобиться?»
Ты не ответил.
«Дэвид, ты, разумеется, не вернулся в этот человеческий орден, в Таламаску? Им слишком много известно…»
Ты поднял руку.
«Нет, и никогда не вернусь. Если у меня и были какие-то сомнения на этот счет, их раз и навсегда развеяли архивы Маарет».
«Она позволила тебе увидеть свои архивы, книги, которые она хранит в течение всего этого времени?»
«Да, это, знаете ли, было удивительно… целый склад табличек, свитков, рукописей – книг и стихов, созданных культурами, о которых, насколько мне известно, мир ничего не знает. Книги, затерянные во времени. Конечно, она запретила мне открывать другим то, что я в них обнаружил, или подробно рассказывать о нашей встрече. Она сказала, что было бы слишком опрометчиво вмешиваться, и подтвердила ваши опасения, что я могу обратиться к Таламаске – к своим старым смертным друзьям-экстрасенсам. Я этого не сделал. И не сделаю. Но эту клятву сдержать очень легко».
«Отчего же?»
«Пандора, увидев эти старые письмена, я понял, что больше не человек. Я понял, что лежащая передо мной история человечества больше мне не принадлежит! Отныне я не имею к нему отношения. – Ты обвел глазами комнату. – Конечно, вы, должно быть, тысячу раз слышали эти слова от молодых вампиров. Но поймите, я безоговорочно верил в то, что философия и разум построят мост, по которому я смогу переходить из одного мира в другой. Так вот, никакого моста нет. Он исчез».
Твои молодые глаза засветились печалью, ее источала вся твоя молодая плоть.
«Значит, ты понимаешь, – эти слова вырвались у меня сами собой, против моей воли. Я неслышно и горько усмехнулась и повторила: – Понимаешь».
«Да, понимаю. Я осознал это, когда держал в руках документы, сохранившиеся с ваших времен, много документов эпохи Римской империи и рассыпающиеся на куски камни, принадлежность которых я и не надеюсь установить. Я понял. Они меня не интересуют, Пандора! Меня волнует, кто мы такие, кем мы стали сейчас».
«Замечательно! – воскликнула я. – Ты даже не представляешь, как я тобой восхищаюсь, какой чудесный у тебя характер!»
«Счастлив это слышать, – сказал ты, а потом, склонившись ко мне, пояснил: – Я не хочу сказать, что мы не приносим с собой свои человеческие души, свою историю, – конечно приносим.
Я помню, давным-давно Арман рассказывал мне, как он задал Лестату вопрос: «Как же мне понять человеческую расу?» «Прочти или посмотри все пьесы Шекспира, и ты узнаешь о человеческой расе все, что нужно знать», – ответил ему Лестат.
Арман так и сделал. Он проглотил стихи, посетил спектакли, даже посмотрел великолепные новые фильмы с участием Лоуренса Фишбурна, Кеннета Браны и Леонардо Ди Каприо. И вот что сказал Арман по вопросу своего обучения во время нашего последнего разговора: «Лестат был прав. Он дал мне не книги – он дал мне ключ к пониманию. Этот Шекспир пишет…» И я процитирую здесь и Армана, и Шекспира, прочту его вам так, как мне читал Арман, – как будто это говорит мое сердце:
Мы дни за днями шепчем: «Завтра, завтра».
Так тихими шагами жизнь ползет
К последней недописанной странице.
Оказывается, что все «вчера»
Нам сзади освещали путь к могиле.
Конец, конец, огарок догорел!
Жизнь – только тень, она – актер на сцене.
Сыграл свой час, побегал, пошумел —
И был таков. Жизнь – сказка в пересказе
Глупца. Она полна трескучих слов
И ничего не значит [1] .
«Вот что он пишет, – сказал мне Арман, – и все мы понимаем, что это истинная правда, и перед ее лицом рано или поздно падет любое откровение, но мы испытываем потребность любить эти слова, потребность услышать их снова! Потребность запомнить их! Потребность не забывать ни единого слова»».
Мы оба помолчали. Ты опустил глаза и подпер рукой подбородок. Я знала, что на тебе лежит весь груз ответственности за уход Армана на солнце, и мне так понравились стихи и то, как ты их прочел.
Наконец я сказала:
«А я получаю удовольствие. Подумать только, удовольствие! От того, что ты читаешь мне эти стихи».
Ты улыбнулся.