— Манечка…
Манефа Полуэктовна улыбнулась, отчего милые ямочки на щеках стали еще соблазнительнее, но тотчас приобрела прежнюю серьезность:
— Идем, Аполлон, нас ждут великие дела!
Какие именно дела, супруга не уточнила, но нервный жест, которым стиснула рукоять висящей на поясе мужниной шпаги, недвусмысленно выказывал намерения. Брунгильда! Нет, валькирия!
— Дорогая, в первую очередь нужно позаботиться об офицерских денщиках и ординарцах.
Манефа Полуэктовна небрежно отмахнулась:
— Я еще с вечера велела отнести им мадеры. Много мадеры.
Едва слышный скрип половиц. Свет от горящих во дворе костров проникает в окна и отбрасывает на стены причудливые тени. Две фигуры в темноте… Одна в дурацком завитом парике, съехавшем набок, другая радует глаз (если бы было кому смотреть) приятными округлостями в нужных местах. Тишина. Тяжелый запах, от которого становятся дыбом волосы и бежит холодок по спине.
Шепот:
— Не старайся перехватить глотку, душа моя. Ты и так вся перепачкалась… Знаешь, сколько сейчас стоит новый сюртук?
— Но ведь закричат!
— Если все сделать правильно, то никто не закричит. Пойдем, покажу.
Скрип половиц сменяется звуком открываемой на смазанных петлях двери. Торопливые и в то же время мягкие шаги… Опять тишина. Что-то звякнуло…
— Вот видишь, шомпол в умелых руках как бы не надежнее ножа или шпаги. Господина Граммона сама или помочь?
— Сама. Обратил внимание на ухмылку этого мерзавца?
— Когда он говорил о государе императоре?
— Нет, когда меня глазами раздевал.
— Вот сука…
— Аполлон…
— Прости, дорогая, это непроизвольно.
Французский капитан умер с улыбкой на лице. Неизвестно, что ему снилось, но спи спокойно, дорогой господин Граммон, так и не вернувший себе приставку «де». Извини, но ты сам начал эту войну.
Ближе к полудню, там же.
Аполлон Фридрихович благодарил Господа, надоумившего когда-то Клюгенау-старшего перейти в православие из лютеранской ереси. Иначе он бы ни за что не построил в Кошелкино каменную церковь. Не Господь, разумеется, а покойный Фридрих Иоганнович. Зато теперь за крепкими стенами нестрашны французские пули, и с колокольни открывается замечательный вид на деревню. Да, замечательный вид… и возможность обстрела, разумеется.
Когда супруги пробрались в храм с десятком ружей и мешком боеприпасов, священник отец Сергий пришел в ужас и долго не мог поверить в случившееся. Неужели вот эти люди, перепачканные кровью, как мясники, и есть их набожные и благочестивые помещики?
Но Манефа Полуэктовна решительными действиями не позволила изумлению перейти разумные пределы:
— Доложите о состоянии вверенных вам людей, отче.
— Так это…
— Понятно. Аполлон, душа моя, раздай оружие добровольцам. Надеюсь, таковые здесь найдутся?
Нашлись, и не только на оружие. Народ охотно завалил двери подручными средствами, а развернутый вопреки возражениям отца Сергия прямо в алтаре лазарет приготовился принимать раненых. И они не замедлили появиться.
Разбуженные бушующим в усадьбе пожаром французские часовые быстро сообразили о причастности местного помещика к случившемуся несчастью и определили единственное место, где тот мог укрыться от возмездия. Вскоре была предпринята попытка штурма церкви, впрочем, быстро отбитая. За ней еще две, но обороняющиеся огрызались огнем столь метко, что и те закончились неудачей. Противостояние продолжалось почти до полудня, пока в чью-то голову не пришла мысль предъявить более весомые аргументы. Наверное, гибель офицеров не позволила сделать это раньше. Но не будем гадать: что случилось, то случилось.
— Аполлон, пушки выкатывают! — Манефа Полуэктовна выстрелила, на удивление точно попав в голову одному из артиллеристов.
— Значит, будем умирать, — невозмутимо ответил Клюгенау, скусывая бумажный патрон. — Судьба у нас такая, Манечка.
Шальная пуля ударила в колокол, заставив супругов вздрогнуть.
— Но сделай же что-нибудь! Ты умный!
— Могу помолиться.
— Шутишь?
— Нисколько. — Аполлон Фридрихович не торопился с выстрелом. — Искренняя молитва порой творит чудеса, а в крайнем случае помогает отойти в мир иной с подобающим достоинством. Вот у нас в полку был случай…
Не договорил — поймал на мушку бойкого француза и потянул спусковой крючок. Крякнул удовлетворенно, увидев результат работы, и продолжил:
— Двенадцатый! Я выигрываю.
Неприятель наконец-то закончил приготовления, и сразу две пушки оглушительно рявкнули, посылая ядра в сторону церкви. И следующие посыпались одно за другим…
— Умирать будем, Аполлон?
— Судьба у нас такая, — повторился Клюгенау, зажимая рассеченную обломком кирпича щеку.
— А я детишек хотела… пятерых. Чтоб три сына и две дочки… Дай-ка перевяжу.
— Некогда! — Аполлон Фридрихович отнял ладонь от лица и потянулся к зарядной сумке. — Перевязывать тоже некогда.
Поднятый по тревоге Второй гусарский, бывший Ахтырский, полк напоминал разворошенный неосторожно пчелиный рой. Но отнюдь не бестолковой суетой, как сказали бы предвзято настроенные господа, совсем не суетой. А ее как таковой и нет — бегающие туда-сюда гусары имели четко обозначенную задачу и любые намеки на бестолковость восприняли бы отрицательно. Военные люди вообще не любят намеков.
— О чем задумались, господин временный лейтенант?
Маленький пухлый человек в круглых очках, чей вид совсем не гармонировал с мундиром, вопроса не расслышал. Он наблюдал за всеобщим движением с любопытством ученого, каковым, собственно, и являлся до недавнего времени.
— Симеон Модестович! — Голос за спиной приобрел сердитые интонации.
Ответа не последовало — бывший профессор Московского университета настолько глубоко ушел в изучение упорядоченного хаоса, что выпал из реальности и не реагировал на внешние раздражители. Впрочем, чего еще ожидать от статского человека? И он не один такой в полку — указом Его Императорского Величества разрешалось принимать на вакансии добровольцев, не имеющих опыта военной службы. Разумеется, в технические и прочие нестроевые подразделения. Оружейными мастерами, например, или как Симеон Модестович — главным механиком воздухоплавательного парка.
Да, хлебнули лиха со штафирками… И ведь не выгонишь в отставку за отсутствием замены — тот же аппарат для получения летучего газа требует знаний, каковых у большинства офицеров не наблюдается. Нет уж, пусть лучше вчерашние студенты с погонами временных сержантов занимаются.