В полдень, когда дневная жара достигла своего пика, я вошел в увитую зеленью беседку при гостинице, чтобы плотно поесть, и уселся в одиночестве под глицинией, раскинувшей великолепные цветы по узорчатой решетке. Эта гостиница находилась в той же части города, что и доминиканская церковь, и оттуда тоже открывался прелестный вид на город и далекие горные вершины.
Я прикрыл глаза, оперся локтями о стол и, сложив пред собою ладони, стал молиться. «Боже, подскажи, что мне делать. Яви мне, как должен я поступить…»
Молитва помогла мне успокоиться, и я задумался о том, что меня ждет.
Был ли у меня хоть какой-то выбор?
Явиться с таким рассказом во Флоренцию? Кто мне поверит? Пойти к самому Козимо и обо всем поведать ему? Сколь бы восторженно и доверительно я ни относился к Медичи, следовало помнить о наличии одного немаловажного обстоятельства. Кроме меня, из всей семьи не выжил никто. Я единственный мог заявить права на наше состояние в банке Медичи. Я не думал, что Козимо стал бы отрицать подлинность моей подписи или личности. Он должен передать мне все, что принадлежит мне по праву, независимо от того, имею я других родственников или нет. Но как быть с этой историей о демонах? Дело могло закончиться моим заточением где-нибудь во Флоренции!
И это упоминание о позорном столбе, о сожжении на костре за колдовство… Мне представлялось, что и такая судьба вполне возможна. Едва ли это произойдет на самом деле. Но исключать вероятность такого развития событий в городе, подобном этому, нельзя. Случается, что внезапно и стихийно собирается целая толпа, подстрекаемая каким-нибудь местным священником, нарушившим тайну исповеди, люди с криками сбегаются отовсюду и жаждут собственными глазами видеть, что происходит. Примеров тому я знаю множество.
Как раз в этот момент передо мной поставили заказанные кушанья – превосходно приготовленную баранину с подливой и свежие фрукты. Едва я обмакнул хлеб и начал есть, к столу приблизились двое. Они испросили разрешения присоединиться ко мне за трапезой и купить мне кубок вина.
Один из них был францисканец – весьма добродушный с виду священник, одетый гораздо беднее, чем доминиканский падре, – впрочем, на мой взгляд, ничего удивительного в этом не было. Другой – крошечный пожилой человечек с маленькими блестящими глазками и длинными густыми седыми бровями, торчащими, словно смазанные клеем, – походил на ряженого, жизнерадостного эльфа, веселящего довольных представлением ребятишек.
– Мы видели, как ты входил к доминиканцам, – тихо проговорил францисканец и улыбнулся мне. – Ты не выглядел слишком счастливым, когда вышел оттуда. – Он подмигнул. – Почему бы тебе не попытать удачи у нас? – Тут он рассмеялся. То была всего лишь добродушная шутка, и я понимал это, так как был наслышан о соперничестве этих двух орденов. – Ты приятный с виду юноша. Ты прибыл к нам из Флоренции? – допытывался монах.
– Да, отец, я путешествую, – отвечал я, – хотя и не знаю, куда именно направляюсь. Остановился здесь и, думаю, пробуду в этом городе некоторое время. – Я разговаривал с набитым ртом, но был слишком голоден, чтобы прервать трапезу. – Садитесь, пожалуйста. – Я сделал приглашающий жест и уже хотел было привстать, но они опередили меня и заняли места за столом.
Я купил еще один графин красного вина на всех.
– Разумеется, лучшего места на всем свете не найти, – с довольной миной заметил пожилой человечек, видимо ловкий пройдоха, – вот почему я так счастлив, что Господь вернул сюда моего сына, чтобы служить в нашей церкви и провести всю жизнь в родном городе, рядом со своей семьей.
– Вот оно что… Так, значит, вы отец и сын?
– Истинно так, и я никогда не думал, что проживу столь долго и увижу, какого процветания добился город. Свершилось удивительное чудо.
– Да, действительно, на город снизошло благословение Господне, – подтвердил священник, простодушный и искренний. – Это достойно подлинного удивления.
– Неужели? Так просветите же меня, каким образом это произошло? – попросил я, придвигая к ним блюдо с фруктами.
Они отказались, заверив меня, что сыты.
– Ну что ж… Видишь ли, в мои времена, – начал рассказывать отец, – врагов у нас было предостаточно – или, по крайней мере, мне так казалось. А теперь? Жизнь в нашем городе – это полное блаженство. Здесь не случается ничего плохого.
– Это правда, – подтвердил священник. – Я помню прокаженных, живших прежде за городскими стенами. А теперь их здесь вообще не осталось. А еще в нашем городе – как, впрочем, и в любом другом – всегда можно было встретить нескольких порочных молодых людей, вечно доставлявших людям неприятности. Но сегодня вам не удастся отыскать ни одного человека подобного сорта ни в самой Санта-Маддалане, ни в ее окрестностях. Такое впечатление, что люди вернулись к Богу, отдались ему всем сердцем.
– Да, – поддержал сына старик, тряхнув головой, – но Господь явил милость к нам и во многих других отношениях.
Я опять почувствовал холодную дрожь в спине, как если бы вновь оказался рядом с Урсулой, но на этот раз ощущение было вызвано отнюдь не наслаждением.
– В каком отношении в особенности? – полюбопытствовал я.
– Да оглянись вокруг! – воскликнул старик. – Встречались ли тебе здесь калеки? Видел ли ты слабоумных? Когда я был еще ребенком, нет, точнее, когда ты, сынок, был совсем маленьким, – он повернулся к священнику, – здесь было полным-полно разного рода заблудших душ, калек или умственно отсталых от рождения, и остальным приходилось присматривать за ними. А возле городских ворот вечно торчали нищие. Но вот уже много лет нет ни калек, ни попрошаек.
– Потрясающе, – отозвался я.
– Да уж, воистину это так, – задумчиво произнес священник. – Здесь каждый пребывает в добром здравии. Именно поэтому так давно из города исчезли все монахини. Ты видел, что старая больница закрыта? И монастырь на выезде из города уж и не помню с каких времен заброшен. Кажется, в нем держат овец. Крестьяне используют старые монастырские кельи для своих хозяйственных целей.
– И никто вообще не болеет? – поинтересовался я.
– Да нет, случается, конечно, – ответил священник, медленно потягивая вино, как если бы был человеком весьма умеренным в этом отношении, – но они не страдают. Совсем не так, как в старые времена. Если человеку суждено покинуть этот мир, он уходит очень быстро.
– Это правда, благодарение Господу, – сказал старший.