— Но кому нужна ложь? Гадам, вот кому. Ависа, слушай. Есть фанаты, а есть лжецы. И только Сурль/ Теш-Эчер и его друзья — и то, и другое. — Он разгладил свою бумажку. — Ты готова выслушать меня? Или ты думаешь, что я всё это время в шкафу просидел, берёг здоровье? Вот что он говорит.

«До прихода людей мы мало говорили о некоторых вещах. До прихода людей мы мало говорили. До прихода людей мы не говорили». Он взглянул на меня. «Мы не ходили на крыльях. Мы не ходили. Мы не глотали землю. Мы не глотали». Скайл читал нервно, торопливо.

«Есть один терранец, который плавает с рыбами, один, который ходил без одежды, одна, которая съела то, что ей дали, один, кто ходит спиной вперёд. Есть камень, который был расколот, а потом склеен цементом. Я спорю с собой, потом я примиряюсь, как тот камень, который был расколот и склеен. Я меняю своё мнение. Я похож на тот камень, который был разбит и склеен. Я не был не похож на тот камень, который был разбит и склеен».

«Я делаю то, что я делаю всегда. Я похож на того терранца, который плавает с рыбами. Я не непохож на того терранца. Я очень на него похож».

«Я не вода. Я не вода. Я вода».

Я никогда ещё не видела ни одной вполне вразумительной записи хозяйского разговора, но с этой всё обстояло по-другому. В ней мне почудилось глубокое подсознательное родство. Несмотря на всю её странность, она чуть-чуть, незначительно, но всё же больше походила на всеанглийский, чем весь остальной Язык. В ней отсутствовала обычная, скрупулёзно и педантично выраженная точность.

— Он не как другие конкурсанты, которые просто пытаются солгать, — сказал Скайл. — У него есть система. Он учит себя говорить неправду. Эти чудные фразы нужны ему для того, чтобы сказать сначала что-то правдивое, а потом перебить себя и солгать.

— Он не всё это говорил, — сказала я.

— Он учится, — ответил Скайл. — Мы ведь всегда знали, что ты нужна Хозяевам, так? Ты и такие, как ты. Точно так же им нужен тот расколотый камень, или те две несчастные кошки, которых они зашили в мешок. Им нужны сравнения, чтобы выражать определённые значения, так? Чтобы думать их. Им надо сначала воплотить сравнения в мире, а уж потом они будут их говорить.

— Да. Но… — Я посмотрела на бумагу. Перечитала то, что было на ней написано. Сурль/Теш-Эчер учил себя лгать.

«Я как тот камень, который был расколот», — повторил Скайл, — а потом идёт «я не он». У него ещё плохо получается, но он уже пытается перейти от «Я похож на камень» к «Я камень». Понимаешь? Та же компаративная терминология, но работает по-другому. Это уже не сравнение.

Он показал мне несколько старых книг, печатных и виртуальных: Леезенберг, Лакофф, у-зенХе, Рикер. Меня не удивили его странные вкусы, ведь именно они очаровали меня давным-давно. Но теперь и он, и его пристрастия вызывали у меня беспокойство.

— Сравнение, — продолжал он, — истинно постольку, поскольку мы так говорим. Мы убеждаем друг друга: это похоже на то. Ему этого больше недостаточно. Ему мало сравнений. — Он вытаращился на меня. — Он хочет превратить тебя в своего рода ложь. И всё изменить.

— Сравнение расшифровывает тему: оно действенно, эксплицитно, оно творит истину. С ним тебе не нужен… логос, как говорили раньше. Суждение. Тебе не надо… соединять несоединимое. Совсем иначе, если ты говоришь: «Это есть то». Когда оно совершенно не то. Так делаем мы. Мы называем это «разумом», эту подмену, метафору. Эту ложь. Мир становится ложью. Вот чего хочет Сурль/Теш-Эчер. Принести ложь. — Теперь он говорил очень спокойно. — Открыть дорогу злу.

— Меня беспокоит Скайл, — пожаловалась я Эрсуль.

— Ависа, — ответила она на мою попытку объяснить ей, чем именно. — Мне очень жаль, но я не совсем понимаю, о чём ты. — Она меня слушала: не подумайте, будто она просто взяла и сказала мне, чтобы я заткнулась. Эрсуль слушала, только не знаю что. Вряд ли я тогда выражалась ясно, я просто не могла.

— Я беспокоюсь о Скайле, — сказала я КелВин. Теперь я решила обратиться к ним. — Он слегка помешался на религии.

— Фаротектон? — спросил один из них.

— Нет. Не церковь. Но… — Я по крупицам собрала нарождающуюся теологию Скайла. Так называла её я, хотя он твёрдо стоял на том, что его верования не имеют никакого отношения к богу. — Он хочет защитить ариекаев. От изменения Языка. — Я рассказала КелВин об искушении, о том, что, по мнению Скайла, затевалось. — Он считает, что ставка очень велика, — закончила я.

Я всё ещё люблю этого человека и боюсь того, что с ним происходит, объясняла я. Вы можете мне помочь? Я не понимаю, почему он делает то, что делает, чего он боится, как ему вообще удаётся связать это со мной. Что-то в этом роде.

— Я поговорю с ним, — сказал один из КелВин. Тот, который молчал, посмотрел на своего двойника, вскинув брови, потом улыбнулся и снова перевёл взгляд на меня.

Минувшее, 8

КелВин, как и обещали, занялись Скайлом. Исследования моего мужа были интенсивными и антиобщественными, заметки, которые он писал для себя, попадались мне повсюду, но разобрать в них ничего было нельзя, его файлы были разбросаны по всему нашему информпространству. По правде говоря, мне было страшновато. Я не знала, как реагировать на то, что проступило теперь в Скайле. Пыл, с которым он взялся за работу, не исчез, и, хотя он пытался маскировать его, — после того первого разговора он больше не делился со мной своими тревогами — я видела, что он лишь разгорается.

Больше всего меня смущало то, что он пытался это скрыть. Я спрашивала себя, не считает ли он свою тревогу касательно перемен в некоторых привычках Хозяев единственно правильной реакцией на них, а наше отсутствие таковой — разрушительным фактором? Не Думает ли он, что все вокруг сумасшедшие и он должен прикидываться таким же? Я просмотрела все конспекты к его диссертации, дневники встреч, аннотации учебников, которые смогла найти, словно искала код к шифру.

Это помогло мне глубже вникнуть в его теории, хотя в основном они, конечно, оставались для меня отрывочными и путаными.

— Что вы думаете? — спрашивала я у КелВин. Их, казалось, смущала нехарактерная для меня нотка мольбы. Они ответили мне, что да, без сомнения, взгляд Скайла на вещи отличается от общепринятого, в том числе и интенсивностью. Но в целом беспокоиться не о чем. Бесценный совет.

К моему удивлению, Скайл начал посещать со мной «Галстук». Мне казалось, что вместе мы ещё меньше подходим для тамошней компании, чем порознь. О том, что я знаю о его одиноких визитах туда, я молчала. У меня не было никаких доказательств того, что он по-прежнему пытается убедить Хозяев говорить его. Вместо этого он принялся искать подходы к сравнениям. Он вступал в дискуссии, намекал на некоторые свои теории, согласно которым сравнения были высшей точкой и пределом развития Языка. Коммуникацией, порождающей правду. Меня немного удивляло то, что его, чужака и несравнение, не принимали в штыки. Даже напротив. Валдик слушал его внимательно, другие тоже. Но Валдик был умный человек, и я за него боялась.