— Вот в том-то и вся идея, что никаких «Мерседесов» никому мы давать не будем, — ответил Бальган, — мы вклеим в компакты все буквы твоего имени, кроме одной, например буквы «н» или мягкого знака. И пусть собирают, все равно ничего не соберут.
— Но это же обман, — не согласилась Татьяна.
— Плевать, — равнодушно ответил Бальган и нажал на тормоз.
Они подъехали к первому кордону со шлагбаумом и пристроились за лимузином с двумя джипами охраны. Этих пропустили без досмотра, а к «Мерседесу» Бальгана подошел охранник, вооруженный коротким автоматом, оглядел машину, потом узнал Татьяну и пропустил их. Дальше было еще два кордона, миновав которые Татьяна и Бальган оказались на частной пристани, где была пришвартована шикарная, сверкающая всеми огнями радуги яхта. Ее и яхтой-то назвать можно было только условно — настоящий шикарный белый корабль. По борту разноцветными лампочками было написано: «С Днем рождения!» Лампочки тянулись по золоченым мачтам, сверкали и пульсировали. Вышколенные матросы стояли возле трапа и отдавали честь подъезжающим прямо к ступенькам шикарным машинам, а также выходящим из них дамам и господам. — Вот это да! — восторженно произнесла Татьяна, разглядывая корабль. — Настоящий «Титаник»!
— Не дай бог! — испугался Бальган. — Типун тебе на язык! Тьфу-тьфу!
Бальган стал выруливать свой «Мерседес» на подъездную площадку пристани, чтобы им тоже подъехать к трапу и выйти с шиком и блеском. Но внезапно их автомобилю преградил дорогу худой мужчина в сером костюме. Он подошел к окошку Бальгана и сказал, что вам, мол, не сюда, а к другому, дальнему трапу, нужно проследовать пешком, потому что к дальнему трапу подъезда нет.
— Но я привез «звезду» Татьяну, а сам я Бальган — известный продюсер! — возмутился Бальган.
— Я знаю, кто вы, — холодно и равнодушно ответил худой и махнул кому-то рукой.
К «Мерседесу» подбежал парковщик, сказал, что сам поставит машину, а худой пригласил их следовать за ним.
— Вообще-то у меня было личное приглашение от Сметанина, — недовольно буркнула Татьяна, вылезая из машины, — я тоже могла бы пройти, где все нормальные люди проходят…
— Я просто выполняю то, что мне сказали, — ответил худой в сером.
Их провели на борт не через тот трап, по которому, звеня бриллиантами, двигалась публика, приглашенная на праздник в качестве друзей олигарха, а через запасной, где ходили матросы, и путь к нему не пересекался с путем важных гостей. Бальган, который был человеком гибким и во всем плохом всегда находил частицу хорошего, начал убеждать Татьяну, что ничего в этом страшного нет.
— Ну, во-первых, твое выступление — зто ведь сюрприз для Сметанина, — говорил он, — поэтому тебя раньше времени показывать публике ни к чему, вот почему нас тут повели. А во-вторых, ну что поделаешь, знаешь тут какие люди собрались? Сливки общества, а ты в драных джинсах и в косухе!
— Нет, не поэтому нас тут повели, — помотала головой Татьяна, — а потому, что они считают себя конфетками, а нас дерьмом.
Но каюта, в которую их привел худой в сером, оказалась ничего себе — просторная, светлая, с туалетом и даже душем, на стенах картины, под потолком телевизор, на полу ковер. На столике — букет роз, еще больше, чем в прошлый раз передал Татьяне Сметанин, под букетом — накрытый стол с вином, коньяком и бутербродами. Вежливый стюард в белоснежном кителе, с приветливой улыбкой помог Бальгану и Татьяне расположиться. А потом сказал, что для них, Бальгана, Татьяны и еще певца Алмаза, накрыт столик у сцены в зале, который они смогут занять сразу же после выступления. И добавил, что певец Алмаз уже приехал и в данный момент готовится к выступлению в соседней каюте.
— Вот видишь, — проговорил Бальган, — а ты возмущалась. Все нормально же, хорошо встретили. Пойду я зайду к Алмазу, потом схожу в зал, погляжу, что там за сцена, заодно и где наш столик узнаю…
Он ушел, Татьяна села перед зеркалом и начала готовиться к своему выходу. Сделала грим поярче — все-таки вечернее выступление, полумрак будет царить, явно на этом «Титанике» сценического света нет, надо поярче накраситься. Побольше помады и туши для ресниц. В двери каюты заглянул Алмаз и, увидев Татьяну, выскочил.
— Алмаз, — позвала Татьяна, — зайди, пожалуйста…
Певец заглянул снова, брови его были нахмурены, и он пробурчал, что искал Бальгана, и спросил, не знает ли Татьяна, куда продюсер делся?
— Ты прости меня, Алмаз, за то, что я тебе стукнула, — сказала Татьяна, — да и вообще, что говорю иногда фигню всякую. Простишь?
— Да ладно, — кивнул Алмаз, — всякое бывает.
Он был человеком отходчивым — долго злиться не умел. У Татьяны от души отлегло. Она не любила людей обижать, даже если это были певцы или продюсеры. Она сказала Алмазу, что Бальган ушел смотреть сценическую площадку, и пригласила его к себе перед выступлением выпить рюмочку коньяку для окончательного примирения. Алмаз согласился и вышел. Бальган вернулся минут через десять немного не в себе и сказал, встав на всякий случай подальше от Татьяны:
— Тут меня попросили товарищи… То есть господа… Ну, ты их видела по телевизору…
Он перешел на шепот и назвал фамилии, которые были у всех на слуху и которые финансовые журналы печатали в каждом номере, а потом опять перешел на громкий голос:
— Так вот, эти господа меня очень просили, чтобы ты из именинного торта неожиданно появилась перед Сметаниным…
— Что? — Татьяна повернулась к продюсеру. Один глаз у нее был уже накрашен, а второй еще нет, отчего лицо приобрело пугающее выражение. Но Бальган на яхте чувствовал себя уже хозяином положения — Татьяне деваться было некуда, ничего страшного, поломается и согласится.
— А что тут такого? — искренне удивился Бальган. — Этакий фокус-покус, алле-оп! Торт огромный, он покрыт сверху только кремом, а внутри пустое место и сзади дверка замаскированная. Знаешь, как будет эффектно, если торт стюарды вывезут, на нем свечечки горят, все аплодируют, а тут ты с гитарой из него — раз!!! «Хэппи бездей ту ю, хэппи бездей ту ю, хэппи бездей, Сметанин, хэппи бездэй ту ю!» Здорово ведь, представь только, как он обрадуется! И денег нам добавят за это. Тебе лично тридцать тысяч долларов удалось сторговать. Вот!
Бальган эффектно вытащил из кармана три толстенькие пачки стодолларовых купюр, перетянутые разноцветными резинками для денег, подошел к ней и положил деньги на стол рядом с Татьяной. Она локтем столкнула пачки долларов, и они упали на пол.
— Я сюда петь приехала свои песни, — сказала Татьяна, еле сдерживаясь чтобы не двинуть продюсера кулаком в живот, — а не паясничать, вылезая из торта!
— Да если хочешь знать, этой публике вообще все твои песни до фонаря! — вспылил Бальган и даже топнул ножкой, что с ним случалось нечасто. — Лучшая музыка для них — это шелест денег, другая музыка им и вовсе не нужна! Тебя пригласили сюда не из-за песен, а потому что Сметанину ты нравишься! Блажь такая у мужика — нравишься ты ему. Остальные гости даже знать не знают, кто ты есть, они вообще российскую эстраду не слушают! У них столько бабок, что для них, если они захотят, даже сама Мадонна не то что из торта, из унитаза выскочит, а Паваротти будет свиной окорок изображать. А ты ломаешься, как дура последняя! Подумаешь, надо подурачиться пять минут и получить уйму денег! Я бы сам в торт залез, да мне никто не предлагает!