Матвей и сам валился с ног, все тело болело от пережитых потрясений, да и голод напомнил о себе. Краб на поверку оказался человеком слова, не бросил его, хоть поначалу Матвей и пожалел, что с ним связался, но теперь понял — всё нормально, морпех его в беде не бросит — взялся за дело, значит, будет тащить.
Они приехали домой к Татьяне, она открыла дверь и Краб, увидев лицо своей любимой дочки, едва не свалился на пороге. Такой Татьяну он никогда еще не видел — нос распух, фингалы под обоими глазами, синяк на скуле, глаза измученные и усталые. Она, увидев, что отец поражен её «красотой», усмехнулась и развела руками в стороны, мол, вот такие дела…
Краб захлопнул за собой дверь и спросил у дочери что стряслось? Матвей, успевший протиснуться в квартиру еще до того как Краб захлопнул двери, примолк, понимая, что ситуация сложилась весьма щекотливая — у людей, к которым он пришел за помощью начались свои неприятности. Спичкин по-тихому присел на пуфик в коридоре и постарался пока не попадаться на глаза.
— Приезжали кредиторы Алмаза, — ответила Татьяна, — стали хулиганить, я вмешалась, они стукнули меня несколько раз. Потом уехали.
— А сам постановщик мюзиклов где? — спросил Краб, храня спокойствие.
— Он ушел и обещал больше не возвращаться, — ответила Татьяна, — я ему денег дала на первое время. Так что давай не будем о грустном, мы с тобой не горцы, кровной местью заниматься не будем. Улетим завтра в Турцию и будем отдыхать…
— Нет уж, погоди, — остановил её Краб, — Турция Турцией, но я не позволю, чтобы всякие отморозки безнаказанно били по лицу мою дочь. Кто это такие вообще, что за кредиторы? Кто их сюда привел?
— Привел мой продюсер Яков Захожин, — ответила Татьяна, — ему Алмаз тоже должен десять тысяч долларов, вот он и решил заодно с Насосовым сорвать и свой долг с певца.
И тут в домофон позвонили, Татьяна взглянула на монитор и увидела сначала огромный букет роз, а уже потом извиняющуюся мину Захожина.
— Сам пришел! — сказал Краб, тоже узнав продюсера. — Пусть заходит!
— Папа, не надо только его бить, — попросила Татьяна, открывая дверь подъезда, — я тебя прошу, давай сначала во всем разберемся.
— Хорошо, — покорно согласился Краб, — сначала разберемся…
Матвей на всякий случай встал с пуфика и отошел в сторонку ближе к кухне. Характер Краба он успел уже изучить. Дверцы лифта в подъезде открылись, Татьяна щелкнула замком и толкнула дверь наружу. В щель просунулся букет ярко-красных роз. Захожин еще не видел, что за косяком двери стоит Краб, потому улыбался Татьяне и начал с порога произносить извинительную речь.
— Татьяна, просто меня, дурака, я всё исправлю…
Но закончить речь ему не дали, Краб вынырнул из-за косяка, схватил за плечо и с ходу врезал ему в солнечное сплетение под букет, потом перехватил за загривок и насадил его пах на свое колено. Продюсер букет выронил, розы рассыпались на полу и Захожин рухнул на них на колени. Жесткие шипы впились в пухлые коленки, продюсер хотел закричать, позвать на помощь, но не мог даже вдохнуть. Краб затащил его за шиворот в квартиру, швырнул на пол и захлопнул тяжелую дверь, подавив розы. Захожин рухнул на паркет, словно мешок картошки, сброшенный колхозником с кузова полуторки.
— Папа!!! — вскрикнула Татьяна. — Я же просила его не бить, а сначала разобраться!!!
Краб в сердцах стукнул себя ладонью по лбу и сказал с досадой:
— Извини, дочь, перепутал, ночь была такой трудной, я не выспался! Ты мне сказала сначала разобраться, а потом бить? Вот ёлки-палки, а я-то подумал, что сначала бить, а потом разбираться!
— Да ну тебя, — махнула рукой Татьяна, понимая что отец просто дурачится.
В принципе Захожину поделом досталось, он и правда притащил в её дом отморозков, а потом прятался в коридоре, когда Татьяну били. Захожин валялся на полу не эстетично. Продюсер на полу всегда выглядит не эстетично, особенно, если он еще воздух хватает ртом не в силах вдохнуть. Краб присел перед ним на корточки и сказал:
— Сейчас отдышишься и расскажешь мне где искать этих кредиторов, которые приходили сюда, пока меня не было!
Захожин торопливо закивал, показывая, что он с радостью все расскажет и покажет, лишь бы его больше не били.
* * *
Из кабинета Хорьковского его помощник и два охранника после окрика своего шефа: «Вон отсюда!» вылетели пулей, захлопнув за собой дверь. Магнат подскочил к Алмазу, схватил его за грудки, толкнул и прижал к стенке. Глаза его светились бешенством и Алмаз подумал о том, что, наверное, не стоило вот так резко и неожиданно рассказывать магнату о изменице-жене, нужно было сначала как-то мягко подвести к этому.
— Где она была с этим Владиком, говори? — свирепея еще больше шипел прямо в лицо Алмазу Хорьковский, брызгая слюной. — Где она была?
— У певицы Татьяны, — ответил Алмаз, — я жил у Татьяны по семейным обстоятельствам,
пару дней, а сегодня утром ваша жена Виктория пришла туда с братом Татьяны Владиком. Она говорила, что вы в Сибири и у неё есть время оторваться.
— Оторваться… — непроизвольно повторил магнат, ошеломленный известием.
Он вроде как успокоился, у Алмаза с души камень упал, но вдруг магнат дернул на себя Алмаза и коленом врезал ему в пах. Певец ойкнул, побледнел и на его бледном лице отчетливо проступили синяки, оставленные громилами Насосова. Хорьковский отпустил лацканы Алмаза и певец медленно завалился на бок рядом с плинтусом.
Хорьковский подошел к столу, взял с него бутылку «Боржоми», открыл отвинчивающуюся крышку и стал наливать в стакан. Рука его заметно дрожала, горлышко бутылки колотило по краю стакана мелкой дрожью. Алмаз на полу корчился от невыносимой боли.
Магнат сделал несколько небольших глотков минералки, поставил стакан на стол, подошел к Алмазу и спросил:
— Откуда ты знаешь, что это была моя жена? Ты что помнишь её в лицо?
— Да она сама мне рассказывала, что она ваша жена, — сквозь зубы процедил Алмаз
сведенные от боли, — она болтушка.
— Она доверчивая очень, — сказал магнат, — она ж не думала, что ты такая сволочь побежишь мне «стучать»!
— Так что я еще и виноват? — возмутился Алмаз. — Я как честный человек, просто обязан был…
Почему-то эта фраза очень разозлила магната.
— Ах, ты честный человек? — с ужасающим спокойствием переспросил магнат.
Глаза его налились кровью. Алмаз понял, что зря он сюда пришёл. Он-то полагал получить награду за свою наблюдательность, а похоже попал из огня да полымя. Хорьковский вспомнил как дышала при разговоре по телефону Виктория и на ум ему пришло, что именно так она дышит, когда они вместе предаются утехам любви. Он не знал, как именно она дышит на беговой дорожке, он с ней рядом ни разу не бегал, поэтому и не заподозрил сразу неладного, а теперь только все понял. Не бегала, она тогда, ох, не бегала. он размахнулся ногой и со всей силы пнул певца в живот. Алмаза скрючило, как складной метр, он схватился за живот и сильно закашлялся и стал сучить ногами. Хорьковский отвернулся, снова подошёл к стакану с минеральной водой, сделал глоток и смачно выругался вслух. Потом опустился на стул и ослабил галстук. Алмаз понемногу начал дышать, ему хотелось быть ящерицей, чтобы иметь возможность уползти отсюда.