Щупая пустоту перед собой и ведя ладонью по стене, Иенс пошел быстрее, стараясь не сорваться на бег. Он успел пройти еще две сотни шагов, как вдруг пустота раздалась и рука потеряла опору. Доктор от неожиданности упал на колени.
– Ага, вот ты где, – сказала темнота и озарилась светом.
Иенс рефлекторно прикрыл глаза, но что-то сильно ужалило его в локоть. Локоть сразу онемел. Онемение растеклось по телу, доктор повалился на бок. Над ним наклонились. Голос из-под красного клобука прозвучал задумчиво:
– Жаль. Я надеялся, что уж ты-то меня поймешь. Но в общем это не важно.
Клобук уплыл вверх, и тем же голосом приказали:
– Грузите его в лодку. Нас ждут.
Иенс лежал на каменном алтаре. Точнее, это был никакой не алтарь, а обломок колонны. Над ним в невероятную высоту уходил свод пещеры, и все же высота где-то кончалась, потому что вверх вела узкая, выдолбленная в стене лестница. От самой стены и до алтаря стояли люди. Они держали факелы, огонь освещал темные плащи. Неподалеку текла вода. У воды было привязано множество лодок – Иенс заметил их, когда его самого вытащили из такой.
Ребра колонны врезались в лопатки, и лежать было больно, но он радовался боли – потому что иначе все происходящее окончательно уподобилось бы бреду.
– Когда осколки неба падут на твердь, – говорил человек в красной мантии, непонятно зачем прикинувшийся его отцом. – Когда Трое сменят Одну. Когда отец напоит кровью сына. Когда сын напоит кровью отца. Сын напоит кровью отца!
Толпа согласно вздохнула. На проповеднике была маска с длинным птичьим клювом, которую он непонятно когда успел нацепить. Поводя клювом, оратор вещал:
– Смотрите! Вот мой сын, и его кровь я жертвую. Но он не погибнет! Нет, не погибнет! Он станет орудием нашего отмщения!
Пафос в голосе говорящего был смешон. Да и все действо представлялось Иенсу до неприличия забавным.
– Мы ждали, мы терпеливо ждали. Но пробил час!
– Час пробил, – повторила толпа.
– Час угнетенных и отверженных. Час мучеников и принявших смерть безгласно. Час, когда огонь нашего мщения запылает ярко и выжжет скверну дотла!
– Скверну дотла!
– Так снимем же маски, ибо час настал!
Человек сдернул маску. Выглядело бы эффектно, если б Иенс не знал, что под ней. Судя по шороху в зале, слушатели тоже поспешно сдирали маски.
– Этот мальчик…
Тут в голосе оратора послышались теплые нотки, и Иенс засмеялся. Он мог смеяться. Каким бы зельем его ни отравили, он еще мог смеяться и говорить.
– Этот мальчик уже положил начало нашему делу. Наместник Королевы мертв!
– Мертв… – подтвердило тысячегласое эхо.
– Очередь за остальными. Мы уничтожим Господ! Мир будет принадлежать нам!
– А т-то как же, – пробормотал Иенс, которого разбирало неуместное веселье.
– Мы, люди, плоть от плоти этого мира, станем управлять собственной судьбой. И Круги падут!
– Неп-пременно п-падут, – согласился Иенс. – Отчего бы им не п-пасть?
– Мы покинем инферно и заживем в новом мире, свободном от страданий, в мире справедливости и согласия!
Чем дальше, тем больше слова Василиска напоминали Иенсу речовки Вигго, так что доктор решил внести свою лепту.
– Землю к-крестьянам! – выдохнул он. – Зав-воды рабочим! С-смерть угнетателям! Восьмичасовой р-рабочий день и б-бесплатные завтраки г-голодающим!
Такое дополнение магистру не понравилось. Он отвернулся от своей паствы и, склонившись над Иенсом, прошипел:
– Захлопни пасть, сынок. Ты портишь мне представление.
– Из-звини. Я имп-провизирую. Если д-дашь текст, исп-правлюсь.
– Я ведь могу делать это долго. Тебе будет больно.
– Что «это»?
– Увидишь. А пока возьми пример со своего возлюбленного аптекаря и придержи язык.
– Ап-птекаря? Это ты убил Шауля?!
Магистр снова отвернулся и принялся копаться в своей мантии. Иенс понял, что с ним просто играют. Ну что ж. Не ожидал, что придется брать пример с голубоглазого выскочки, а вот поди ж ты, пришлось. И так скоро… Каков привет, таков и ответ, как говорила незабвенной памяти бабуся.
– Ч-что, ишешь еще одну ла-ладанку? Там ты запечатлен с м-моей б-бабушкой? Или с ее б-бульдогом?
Вместо ладанки Василиск излек из-под мантии длинный черный осколок. Стекло или обсидиан с бегающими в нем – наверное, от пламени факелов – красными искорками.
– А это за-заколка моей к-кузины?
– Когда сын напоит кровью отца! – возопил магистр, оставив вопрос без ответа.
«Неужели я выглядел таким же идиотом, когда мордовал Кея?» – подумал Иенс и внутренне съежился от стыда. Это оказалось его последней мыслью – потому что убийца высоко занес осколок и вонзил его Иенсу в грудь. Папаша не обманул: было очень больно. А потом стало никак.
Маяк Безбашенный, он же Франсуа Бонжу, он же Виктор Мак Ферн, по матери О’Сулливон, ждал. Он ждал тридцать лет, или даже дольше, с самого рождения, или еще дольше – с тех пор, как Господин F устроил тот неудачный случай на рыбалке. А может, ждал и раньше, когда преследовали семью его матери, когда в Город явились Господа, когда Королева справляла в воздушном дворце свои бесчисленные пиры и праздники. Когда скитался по лесам и был послушником в темной обители. Когда обнаружил дневники Одинокого, а потом и того, кто их написал. Когда толковал с аптекарем в тесном погребе, когда разделывал Вольфенштауэра, когда над телом Лягушонка Оскара сомкнулась вода. Он не ждал в своей жизни лишь два кратких месяца, всего два – это было, когда смешливая девушка вслушивалась в его стихи и кружилась, подхватив юбки, по пыльной и солнечной зале. Сейчас, глядя на черный осколок, торчавший из груди его сына, он думал о том, что все могло пойти по-другому. И тогда мальчику не пришлось бы умирать. Но мальчик умер, и оставалось лишь ждать.
Ему уже показалось, что ожидание было напрасным, когда осколок дрогнул и поплыл. Не талой водой, а жгучей вязкой смолой Месть всосалась в рану. Края разреза начали затягиваться. Маяк облегченно вздохнул, потому что его ожидание подошло к концу.
Тот, кто лежал на самодельном алтаре, открыл глаза. Над ним склонилось лицо, непристойно розовое – то ли от света факелов, то ли от красной мантии. Розоволицый радостно улыбался.
– Магнус, я же говорил – все будет хорошо. Говорил, что ты не умрешь.
Тот, кто лежал на алтаре, обдумал эти слова. Приподнявшись на локте, он ответил:
– Я-то, конечно, не умру. Потому что бессмертен. А вот ты умрешь.
Выкинув вторую руку, он сжал горло розового человечка и с удовлетворением следил, как выпучиваются и без того выпуклые глаза. Человечек немного подергался и затих.