— Я послала вам письмо в университет год назад, — защищалась аспирантка.
— Которое, поверьте, я не получил, — отрезал он. — Что, впрочем, неудивительно с этими секретаршами, точнее, с их постоянным отсутствием. Это уже стало настоящим бедствием для французской профессуры.
— Я пыталась с вами связаться, но вы были за границей, — настаивала девушка.
— Правда, — согласился он, слегка смягчившись. — Я много ездил в последние месяцы.
И он охотно перечислил ей все американские, африканские и азиатские университеты, требовавшие его присутствия.
— Я хотела вас предупредить, господин профессор, — вставила Жизель, как только он закончил. — Я работала с неизданными документами: если быть точной, с тетрадями 1905 года.
Неожиданно показалось, что в комнате повеяло арктическим холодом. Гийом Вердайан машинально вытащил из кармана пачку сигарет и с еле слышным и автоматическим «Вы позволите?» прикурил одну от золотой зажигалки, пламя которой подозрительно подрагивало.
— И где вы нашли эти тетради, мадемуазель? — недоверчиво поинтересовался он.
— Мне их предоставила Эвелина Делькур, она была подругой Селесты Альбаре. Всего их пятнадцать. Я расшифровала их, а моя работа — это интерпретация…
— Предоставила законно? — спросил Гийом Вердайан, услышавший, казалось, лишь начало первой фразы.
— Можно сказать, завещала. Они позволяют показать переход от первого незаконченного романа Пруста к началу «Утраченного времени»…
Жизель не могла понять, почему ее слова с таким грохотом падают в пустоту. От этого ей стало не по себе, и чувство неловкости росло. Словно каждое слово было ловушкой.
— И у вас есть доказательства того, что вы тут рассказываете? У вас есть эти тетради? — осведомился научный руководитель, выпустив длинную струю синеватого дыма.
Жизель смутилась.
— Они у меня были.
И она рассказала, как оставила свою сумку на попечение Эмильены, а та, в свою очередь, оставила ее в привокзальном кафе и почему нужно дождаться возвращения Альбера, чтобы ее забрать.
Профессор Вердайан поднялся со своего директорского кресла, приблизился к Жизель и, склонившись над ней, произнес отеческим тоном, сильно отличавшимся от того, каким он разговаривал с ней прежде:
— Не говорите мне больше ничего, мадемуазель Дамбер, до тех нор, пока тетради не будут у вас в руках. Однако могу ли я предостеречь вас от распространения информации, которую вы мне только что сообщили? По моему мнению, надо во что бы то ни стало, и это в ваших же интересах, во что бы то ни стало избежать разговоров об этом с кем бы то ни было. Стоит предать это гласности — и один Бог знает, куда это нас приведет в связи с… со… смертью мадам Бертран-Вердон.
— Вы не думаете, что я должна сообщить об этом полиции? — слегка удивилась смущенная его горячностью Жизель.
— Конечно, нет, мадемуазель Дамбер, конечно, нет. Представьте себе, какие выводы они могут из этого сделать… Лучше всего, наверное, узнать в кафе насчет этого… Артура?.. Альфреда?..
— Альбера, — вполголоса подсказала она.
— Пусть будет Альбер, — не давая себя сбить, продолжил он. — Узнать, не объявился ли Альбер. У вас есть машина?
— Нет, — опустив голову, призналась Жизель. И попыталась вернуть разговор в первоначальное русло. — Что касается моей защиты…
— Не волнуйтесь об этом, — с ноткой нетерпения в голосе заверил ее профессор Вердайан. — Дайте мне окончательную редакцию, и мы выберем дату, которая подходит… гм… всем. В данный момент главное — вернуть утраченные тетради.
— Я бы не хотела злоупотреблять, — начала Жизель, собиравшаяся отправиться в кафе «У вокзала» в одиночестве.
— Вовсе нет, вовсе нет, я вас отвезу, — заверил ее Гийом Вердайан, широко взмахнув рукой, отчего пепел его сигареты упал на цветной ковер. Но он не обратил на это ни малейшего внимания.
Вот таким образом Жизель оказалась на переднем сиденье мощной машины своего научного руководителя, в рекордное время доставившей их к кафе «У вокзала». Увидев вошедших, хозяйка заголосила:
— Ах, мадемуазель! Нам только что звонила мать Альбера. Прошлой ночью он упал с мотоцикла. Он на несколько дней прикован к постели.
— Вы спросили его насчет сумки? — Жизель задала этот вопрос с замиранием сердца.
— А как вы думали? Но его мать не в курсе. Понимаете, она звонила с почты в Ламусе. Как же мы управимся в базарный день без Альбера? А завтра вечером свадьба…
— Где находится Ламус? — поинтересовался профессор Вердайан.
— Километрах в двадцати, — сообщила хозяйка. — Но ферму Тесандье не так-то легко сыскать, я вас предупреждаю.
— Нет ничего невозможного, если есть карта, — наставительно сказал профессор. — И если вы нам немного поможете. Скажите…
Четверть часа спустя профессор и его аспирантка мчались по сельским равнинам. Жизель не знала, чем объяснить внимание, объектом которого она так неожиданно стала. У нее было предчувствие, что все это плохо кончится, а от быстрой езды ее начало подташнивать. Она не удержалась и вскрикнула, когда болид, в котором она против воли оказалась, на опасном перекрестке чуть не врезался в левый бок огромной желтой фуры. Водитель тяжеловоза опустил стекло и громогласно поведал всему миру свое мнение — очень личное и скатологическое — о парижанах за рулем.
Замок Муазандри был огромным сооружением из двух корпусов, имевших интересную особенность: один из них выходил на английский парк, беспорядочное очарование которого можно было лицезреть весной и летом, а другой — на регулярные аллеи французского парка. Основное здание было построено в семнадцатом веке, так же как и кирпичная голубятня и церковь, где находилось любопытное «Введение во храм», написанное учеником Филиппа де Шампеня. [29] Замок был частично сожжен в годы революции, заставившей хозяев временно эмигрировать в Америку, и восстановлен в 1830 году дальним родственником нынешнего Луи де Муазандьера. И хотя сегодня здесь не осталось никакой старинной мебели, деревянная обшивка стен и потолки достаточно хорошо сохранились, чтобы создать у посетителя представление о замке в его лучшие времена.
Комиссара Фушру и инспектора Джемани пригласили, но не в «королевскую гостиную», где Людовик XIV, по преданию, провел две ночи, а в холодную прихожую без всяких золотых украшений. Обитые зеленым бархатом стулья стояли по обе стороны двух пузатых комодов, а несколько старых кресел окружали игральный столик перед потухшим камином. Полицейские рассматривали величественный портрет «Шарля Аманье де Муазандьера на пути в Голландию», когда появился его потомок.
У него было отдаленное сходство с портретом в верхней части лица, уверенный взгляд карих глаз и несколько высокомерный изгиб губ.