Томми сел и еще раз прокрутил в голове возможные способы подхода к этому мистеру Экклзу. Он пытался представить себе, что это за человек. Когда его наконец проводили в кабинет и мистер Экклз встал из-за стола, чтобы с ним поздороваться, Томми решил, совершенно неизвестно почему, что мистер Экклз ему антипатичен, и тут же задал себе вопрос: почему этот человек ему не нравится? Для этой неприязни не было ни малейшей причины. Мистер Экклз оказался высоким седым мужчиной, лет сорока или немного больше, с обозначившимися на лбу залысинами. У него было продолговатое печальное лицо, на котором застыло совершенно непроницаемое выражение, умные глаза и любезная улыбка, порой смягчавшая меланхолическое выражение его лица.
– Мистер Бересфорд?
– Да. Я к вам по делу, которое выглядит довольно пустячным, однако моя жена обеспокоена его обстоятельствами. Она, как мне кажется, вам писала, а может быть, звонила по телефону с просьбой сообщить ей адрес некоей миссис Ланкастер.
– Миссис Ланкастер, – повторил мистер Экклз, сохраняя непроницаемое выражение лица истинного игрока в покер. В его голосе даже не было вопросительной интонации. Он произнес фамилию ровным, невозмутимым тоном.
«Осторожный человек, – подумал Томми. – Впрочем, для всякого юриста осторожность – вторая натура».
Он продолжал:
– До недавнего времени миссис Ланкастер жила в доме для престарелых под названием «Солнечные горы» – весьма приличном заведении, предназначенном для старых дам. Дело в том, что там же жила моя тетушка, которая прекрасно себя чувствовала и была вполне счастлива.
– О, конечно, конечно. Теперь я вспоминаю. Миссис Ланкастер. Если я не ошибаюсь, она там больше не живет, это верно?
– Да, вы совершенно правы.
– Так сразу я не могу с точностью все припомнить. – Мистер Экклз протянул руку к телефону. – Мне нужно освежить свою память.
– Я сейчас вам все объясню, – сказал Томми. – Моя жена хотела получить адрес миссис Ланкастер, поскольку у нас оказался некий предмет, который раньше принадлежал миссис Ланкастер. Речь идет о картине. Она была подарена моей тетушке, мисс Фэншо. Тетушка недавно умерла, и все, что у нее было, перешло к нам. В числе прочих вещей оказалась и картина, которую ей подарила миссис Ланкастер. Моей жене эта картина очень нравится, однако она чувствует определенную неловкость, считая, что миссис Ланкастер, возможно, ценит эту вещь и что поэтому картину следует возвратить ей – во всяком случае, это нужно ей предложить.
– Ах вот в чем дело! Подобная щепетильность делает честь вашей жене.
– Трудно предугадать отношение старого человека к вещам, которые ему принадлежат или принадлежали, – заметил Томми с любезной улыбкой. – Может быть, она была рада, когда картина находилась у моей тетушки, поскольку та ею восхищалась, но так как тетушка умерла, то, возможно, было бы несправедливо, чтобы картина перешла в руки незнакомых людей. У этой картины нет никакого названия, на ней изображен дом в сельской местности. Насколько можно предположить, этот дом мог принадлежать семье миссис Ланкастер.
– Возможно, возможно, – сказал мистер Экклз, – однако я не думаю...
Вошел клерк, предварительно постучав в дверь, и положил на стол перед мистером Экклзом листок бумаги. Мистер Экклз взглянул на листок.
– Ну как же, теперь я все вспомнил. Да, кажется, миссис... – он взглянул на визитную карточку Томми, – миссис Бересфорд действительно звонила и разговаривала со мной. Я посоветовал ей обратиться в хаммерсмитское отделение банка «Сазерн-Каунтиз». Это единственный адрес, который известен мне самому. Письма, предназначенные миссис Ричард Джонсон и адресованные на банк, будут пересланы. Миссис Джонсон, насколько мне известно, является либо племянницей, либо какой-то другой дальней родственницей миссис Ланкастер, и именно миссис Джонсон в свое время поручила мне дела по устройству миссис Ланкастер в «Солнечные горы». Она просила навести всевозможные справки касательно этого заведения, поскольку сама она знает о нем лишь понаслышке от своих друзей. Мы все это сделали, причем, смею вас уверить, достаточно добросовестно. Оказалось, что это превосходный дом для престарелых, и миссис Ланкастер, родственница миссис Джонсон, провела там несколько счастливых лет.
– Однако она уехала оттуда довольно внезапно, – заметил Томми.
– Да, вы правы, это, кажется, было именно так. По-видимому, миссис Джонсон довольно неожиданно возвратилась из Восточной Африки – так случилось со многими служившими там! Они с мужем, насколько мне известно, довольно долго прожили в Кении. Теперь их жизнь устроилась по-иному, и они смогли сами заботиться о своей престарелой родственнице. К сожалению, я не располагаю сведениями о настоящем местопребывании миссис Джонсон. Я получил от нее письмо, в котором она благодарит за то, что я уплатил по ее счетам, и уведомляет, что если мне еще понадобится с ней связаться, то делать это следует через банк, поскольку они с мужем еще не решили, где будут жить. Очень сожалею, мистер Бересфорд, но это все, что мне известно.
Тон его был вежливым, однако достаточно решительным. Он не выказал ни малейшего смятения или обеспокоенности, но было очевидно, что больше он ничего не скажет. Однако потом он слегка смягчился.
– Я бы на вашем месте не стал особенно беспокоиться, мистер Бересфорд, – сказал он. – Вернее, уговорил бы вашу жену, чтобы она не беспокоилась. Миссис Ланкастер совсем старая женщина, а старики все забывают. Я уверен, что она давно забыла о картине, которую кому-то подарила. Насколько я помню, ей лет семьдесят пять или семьдесят шесть. В этом возрасте, знаете ли, многое забывается.
– Вы были с ней знакомы лично?
– Нет, я никогда ее не видел.
– Но вы знали миссис Джонсон?
– Я встречался с ней несколько раз, когда она приходила советоваться со мной по поводу устройства этих дел. Очень приятная женщина и очень деловая. Прекрасно разбирается в тех делах, которые я для нее устраивал. – Он встал со своего кресла и добавил: – К сожалению, я больше ничего не могу для вас сделать, мистер Бересфорд.
Томми решительно давали понять, что свидание окончено.
Он вышел на Блумсбери-стрит и огляделся в поисках такси. Поклажа, которую он нес под мышкой, была не особенно тяжела, но достаточно громоздка, и нести ее было неудобно. Он оглянулся и с минуту смотрел на здание, из которого только что вышел. Отличное старинное здание, почтенная фирма. Ничего дурного о ней не скажешь, придраться абсолютно не к чему, так же как нельзя сказать ничего дурного о господах Партингдейле, Гаррисе, Локридже и Партингдейле. Мистера Экклза тоже нельзя ни в чем обвинить. В его поведении нет и следа беспокойства, тревоги или изворотливости. В романах, мрачно подумал Томми, при имени миссис Джонсон или миссис Ланкастер человек с нечистой совестью непременно вздрогнул бы и отвел глаза – что-нибудь такое непременно бы сделал, обнаружив тем самым, что с этими именами связано что-то неприятное, неладное. А по виду мистера Экклза можно было сказать только одно: он из вежливости старался не показать, как ему досадно, что у него отнимают время на такие пустяки, как вопросы, которыми ему докучал Томми.