Может, сюда кто-то приводил поохотиться иностранцев? Такой вариант нельзя было сбрасывать со счетов.
Дичи в этих местах хватало. К тому же, благодаря повальной демократизации, западные любители русской экзотики бродили по территории России косяками, нередко безо всякого разрешения и надзора.
Однако в моем случае возникало одно "но" – следы пребывания неизвестных в хижине тоже были замаскированы весьма тщательно. Проколов в маскировке оказалось совсем немного, всего ничего: свежий пепел и новенькая двухрублевая монета. Она закатилась под грубо сколоченные нары. Видимо, кто-то из посетителей избы переодевался, не проверив предварительно карманы.
Монету я отыскал не благодаря слепому случаю. Заинтригованный странными поведением "охотников", я проверил не только окружающую зимовье местность, но и саму хижину. После своих открытий ночевать в зимовье мне почему-то расхотелось. Несмотря на позднее время, я ушел вглубь лесов и улегся спать в походной палатке-малютке.
С той поры я несколько поумерил свою исследовательскую прыть. Нет, я не испугался чужаков. Все гораздо проще и прозаичнее.
Лес – это не городской парк с аттракционами и не оживленный проспект, где ты на виду у многочисленных прохожих, а потому можно расслабиться и вести себя беззаботно. В глухомани всякое случается. В такие места одиночкам ходить не рекомендуется. Разве что в случае острой необходимости.
Но поскольку я вовсе не считал себя ровней отважному русскому путешественнику Пржевальскому, отыскавшего неизвестную науке лошадь в пустынях Джунгарии, где до него нога цивилизованного человека не ступала, то ограничился редкими одиночными вылазками в полюбившиеся мне лесные места, которые находились неподалеку от деревеньки.
А в основном я продолжал охотиться вместе с Зосимой, находившим дичь чуть дальше деревенской околицы. Он не любил ноги бить зазря.
Кроме того, я переключился на рыбную ловлю, благо плавающей живности в озере было вдоволь. Кстати, запеченный на костре линь ни в коей мере не уступает по вкусовым качествам зажаренному рябчику под клюквенным соусом.
Итак, неприятности свалились на мою голову средь бела дня, в ясную, солнечную погоду… и в момент самого паршивого клева, который я только мог припомнить.
Посторонний звук, неожиданно нарушивший знойное безмолвие, грубо вторгся в мои прозрачные, невесомые мысли, и я, недовольно поморщившись, озадаченно огляделся по сторонам.
Где-то вдалеке тарахтел движок, и это обстоятельство удивило меня до крайности. Ничего подобного в деревне не наблюдалось. А поскольку лето выдалось дождливым, то сюда мог добраться разве что армейский гусеничный вездеход. Но рев боевой машины вовсе не был похож на щебет неведомого механизма.
Звук доносился откуда-то с высоты. Я поднял голову и, щурясь от солнца, в полном недоумении начал вертеть головой.
Деревня находилась вдалеке от воздушных трасс, поэтому в небе над "островом" появлялись лишь военные самолеты и то очень редко. А малогабаритные летательные аппараты в наши края просто не долетали, так как поблизости не было подходящих аэродромов.
И тем не менее, над деревней летел самолет. Вернее, не совсем самолет. Это была маленькая стрекоза с маломощным двигателем – мотодельтаплан. Обычно на таких для остроты ощущений катают граждан, отдыхающих в здравницах черноморского побережья. Этот летательный аппарат не мог подниматься высоко, но, настолько я знал, с запасными баками он способен был преодолевать значительные расстояния.
Мотодельтаплан уже практически не летел, увлекаемый вперед винтом, а планировал. Его мотор кашлял и чихал, время от времени вообще останавливаясь. Похоже, безумец, сидевший за штурвалом летательного аппарата, хотел дотянуть до заброшенных полей, начинающихся сразу за озером.
Однако это ему не удалось. Миниатюрный летательный аппарат резко снизился, едва не задев верхушки деревьев, на последнем издыхании перепрыгнул рощицу, под сенью которой пряталась моя изба, и по достаточно пологой траектории спланировал в озеро, разбудив казалось навечно уснувшие волны.
Но перед самым нырком в воду из решетчатого чрева стрекозы вывалился незадачливый летун и шлепнулся в мою "недвижимость" почти около берега, примерно в тридцати метрах от поплавков. (Поскольку на озеро никто из деревенских не претендовал, я, возомнив себя удельным князем, самочинно и втайне от всех его приватизировал, так сказать, де-факто, заразившись дурным примером Зосимы).
Пораженный невиданным зрелищем, я остолбенело уставился на человека, который делал слабые попытки удержаться на поверхности. Видимо, падение оглушило его.
Наконец до меня полностью дошел смысл происходящего; я бросился в озеро (благо раздеваться не нужно было, так как моя одежда состояла из плавок и панамы) и быстро поплыл на помощь утопающему.
Я подоспел вовремя – человек уже скрылся под водой. Мне пришлось нырнуть, чтобы зацепить его за шиворот. Летчик оказался тяжелым; я даже запыхался, пока вытащил его на узкую полоску песчаного пляжа.
Спасенный был без сознания. Не мешкая ни мгновения, я начал делать искусственное дыхание, ритмически нажимая на его грудную клетку. Этому меня в свое время обучили еще в школе, когда я принимал участие в пионерской игре "Зарница". А затем, для большей эффективности манипуляций, принялся вдувать воздух в легкие своего подопытного кролика, уже начавшего подавать признаки жизни.
Эффект оживления оказался ошеломляющим: едва открыв глаза, мой утопленник тут же съездил меня по физиономии. И это в весьма ответственный момент, когда я, прижавшись ртом к его губам, выдавливал из себя последние молекулы кислорода. Ничего себе благодарность!
От неожиданности я быстро отпрянул и неуклюже опрокинулся навзничь. Спасенный летчик порывисто сел.
От резкого движения летный шлем, пряжку которого я успел расстегнуть, свалился с его головы… и по плечам летчика рассыпались длинные светлые волосы. Женщина!?
Ну, конечно же! Вот осел… Я ведь сразу почуял, что пухлые губы летчика источали приятный запах дорогой помады.
Но этот несущественный нюанс в столь ответственный момент мигом пролетел мимо сознания, оставив гдето в глубине мозга только крохотный тревожный импульс. Почему именно тревожный, мне пока было неясно. Но когда я рассмотрел ее лицо в деталях, этот самый импульс вдруг вырос до необъятных размеров.
Она была красива. Ну просто импортная фотомодель. А я всегда относился к красивым женщинам с опаской, даже неприятием.
И тому подтверждением был весь мой немалый житейский опыт. Это я сейчас стал затворником, а раньше был совершенно нормальным мужиком с вполне нормальными инстинктами и желаниями. И, конечно же, противоположного пола не чурался. Скорее, наоборот.
Красивые женщины сильно отличается от симпатичных; а иных в природе просто не существует. (Не спорю, встречаются и уродливые, но это уже большая редкость, генетический феномен). То, что Бог поскупился на мозги для красавиц, общеизвестно. Где в одном месте что-то прибудет, то в другом убудет. (Конечно, бывают и приятные исключения).