– Нет, я так не думаю. Но нам ведь ничего не известно. Кто-то боится, что мы можем это обнаружить или уже обнаружили, и хочет выжить нас из дома или же заполучить то, что мы, возможно, нашли, – ведь им самим так и не удалось ничего найти, хотя они, несомненно, искали все эти годы, а потом, наверное, решили, что интересующая их вещь спрятана не в доме, а где-то снаружи. О, Томми, ведь так еще интереснее, правда?
– Но ведь это всего лишь наши догадки, – заметил Томми.
– Ах, не будь таким занудой. Буду искать теперь и вокруг дома, а не только внутри…
– Что же ты собираешься делать? Перекопать весь огород?
– Нет. Осмотреть все шкафы, чуланы, словом, все закоулки. Кто знает? О, Томми!
– О, Таппенс! А ведь мы так мечтали о тихой, спокойной старости.
– Никакого покоя пенсионерам! Кстати, это тоже идея.
– Что?
– Поеду-ка я в клуб и поговорю со стариками-пенсионерами. Раньше я как-то об этом не подумала.
– Ради всего святого, Таппенс, будь осторожна, – взмолился Томми. – Мне впору сидеть дома, чтобы присматривать за тобой. Но ведь я должен завтра ехать в Лондон, мне нужно там кое-что разузнать.
– А я буду заниматься расследованием здесь, – заявила Таппенс.
– Надеюсь, я вам не помешала, – сказала Таппенс. – Свалилась как снег на голову. Надо было, конечно, предварительно позвонить, на случай если вас не окажется дома или вы заняты. Но я зашла просто так и могу сразу же уйти, если хотите. Я нисколько не обижусь, уверяю вас.
– Да что вы, мне очень приятно вас видеть, миссис Бересфорд.
Миссис Гриффин слегка подвигалась в кресле, чтобы было удобнее спине, и посмотрела на Таппенс с явным удовольствием:
– Так приятно, знаете ли, когда в наших краях появляются новые люди. Мы уже так привыкли друг к другу, что каждое новое лицо доставляет нам радость. Настоящую радость! Надеюсь, вы с мужем как-нибудь приедете ко мне отобедать. Я не знаю, когда ваш муж возвращается домой. Он ведь почти каждый день ездит в Лондон, не так ли?
– Да, вы правы, – ответила Таппенс. – Это очень любезно с вашей стороны. Надеюсь, вы тоже приедете к нам посмотреть на наш дом, когда мы окончательно приведем его в порядок. Каждый день я говорю себе, что теперь вроде бы все в порядке, но потом оказывается, что еще что-то недоделано.
– В этом смысле все дома похожи один на другой, – заметила миссис Гриффин.
Миссис Гриффин было девяносто четыре года. Эта информация поступила к Таппенс из различных источников, таких, как приходящая прислуга, старик Айзек, девушка Гвенда из почтового отделения и многие другие. Старушка всегда старалась сидеть прямо – так ее меньше мучили ревматические боли, – и эта прямая посадка в сочетании с аккуратным подтянутым видом способствовала тому, что выглядела она значительно моложе. Несмотря на морщинистое лицо и седые волосы, прикрытые кружевным шарфом, завязанным под подбородком, она чем-то напоминала Таппенс ее двоюродных бабушек. Она носила бифокальные очки и слуховой аппарат – впрочем, к его помощи ей приходилось прибегать довольно редко. Держалась она достаточно бодро и, судя по ее виду, могла бы прожить лет до ста, а то и до ста десяти.
– Чем вы все это время занимаетесь? – спросила миссис Гриффин. – Насколько я знаю, электрики уже сделали все, что нужно, и больше вам не докучают. Мне об этом сказала Дороти, то есть миссис Роджерс. Раньше она жила у меня в прислугах, а теперь только приходит убираться два раза в неделю.
– Да, слава богу, кончили, – сказала Таппенс. – Я постоянно попадала ногой в отверстия, которые они устраивали. В сущности, я зашла вот зачем, – продолжала она. – Это, наверное, глупо, но просто стало интересно. Вам, наверное, тоже покажется, что это страшно глупо. Дело в том, что я приводила в порядок книжные полки. Мы купили у прежних владельцев дома вместе с некоторым другим домашним скарбом старые книги. В основном это детские книжки, очень старые, но среди них я нашла такие, которыми зачитывалась в детстве.
– Ах да, – сказала миссис Гриффин, – я вполне вас понимаю, понимаю, какое это удовольствие – снова подержать в руках любимые книжки, иметь возможность их перечитать. «Пленник Зенды», например. Кажется, «Пленника Зенды» читала мне моя бабушка. А потом я и сама ее перечитывала. Замечательная книжка. Такая романтичная. Это первый роман, который детям разрешали читать. Вообще-то романы детям в те времена читать не давали, их чтение не поощрялось. Моя мать и бабушка не разрешали мне читать романы по утрам. Раньше их почему-то называли «историями». По утрам можно было читать только исторические книги и вообще что-нибудь серьезное, а «истории» – это для удовольствия, и потому их разрешалось читать только вечером.
– Да, я знаю, – сказала Таппенс. – Словом, я нашла множество книг и с удовольствием их читаю. Например, книги миссис Молсуорт.
– «Комната с гобеленами»! – воскликнула миссис Гриффин с энтузиазмом.
– Ну да, «Комната с гобеленами» – моя любимая книжка.
– Ну а мне больше нравилась «Ферма на четырех ветрах», – сказала миссис Гриффин.
– Да, эта книжка тоже там есть. И еще много других. Самые разные авторы. Но когда я дошла до нижней полки, то обнаружила под ней довольно глубокий пролом в полу – видимо, пробитый чем-то тяжелым при перестановке мебели, – а в нем уйму разных вещей. В основном старые потрепанные книги, но среди них – вот это.
Таппенс достала пакет, завернутый в коричневую бумагу.
– Это книга записи дней рождения, – сказала она. – Старинная книга памятных дат. Там я нашла и ваше имя. Ведь ваша девичья фамилия была Моррисон. Уинифрид Моррисон, верно?
– О господи! Совершенно верно.
– И она значится в этой книге. Вот я и подумала, что вам, возможно, будет интересно, и принесла, чтобы вы сами посмотрели. Может быть, вы там найдете имена ваших старых друзей, а может, и другие, которые будет приятно вспомнить.
– Ах, как это мило с вашей стороны, моя дорогая. Я с большим удовольствием посмотрю. Знаете, в старости так приятно вспомнить что-то из прошлого! Вы очень, очень любезны.
– Она такая старая и потрепанная, и чернила местами выцвели, – сказала Таппенс, протягивая книгу миссис Гриффин.
– Ну-ка, ну-ка, – говорила миссис Гриффин, – и верно. Вы знаете, в свое время у каждого была своя книга дней рождения, но потом этот обычай отжил. Мое поколение было, вероятно, последним в этом смысле. А вот нам это очень нравилось. У каждой из моих школьных подруг была такая книга. Ты записывала свое имя в их книги, а они – в твою.