– Мери Джордан?
– Ну да. Именно это я имел в виду.
– Я, кажется, тоже. Но какая связь между тем, что было когда-то, и настоящим временем? Какое значение имеет прошлое? Оно не должно оказывать влияния на настоящее, на то, чем мы сейчас живем.
– Ты хочешь сказать, что прошлое не должно влиять на настоящее? Но оно влияет, – возразил Томми. – И самым странным образом. Я хочу сказать, мы даже не можем предположить, что именно может случиться.
– Ты хочешь сказать, что прошлое может иметь любые последствия в настоящем? Самые разные события?
– Да. Целая длинная вереница событий. Похоже на цепочку, которая у тебя есть, – бусинка, потом несколько звеньев цепочки и снова бусинка.
– Да, да, совсем как Джейн Финн. Помнишь Джейн Финн и наши приключения, когда мы были молоды и нам хотелось бурной жизни?
– И она у нас была, – поддержал ее Томми. – Иногда я вспоминаю и удивляюсь, как это мы уцелели, остались в живых после всего, что было.
– А потом другие дела. Помнишь, когда мы стали партнерами и делали вид, что мы тайные агенты-детективы?
– Очень было интересно. А помнишь?..
– Нет, – отрезала Таппенс. – И не собираюсь вспоминать. Мне совсем не хочется обращаться к прошлому, разве что… рассматривать его как средство для достижения цели. По крайней мере, мы приобрели некоторый опыт, верно? И отправились дальше, к следующему приключению.
– Ах вот ты о чем, – сказал Томми. – Миссис Бленкинсоп?
Таппенс рассмеялась.
– Ну конечно. Миссис Бленкинсоп. Никогда не забуду, как я вошел в комнату и увидел тебя там на диване. До сих пор не понимаю, как у тебя хватило духа, Таппенс, отодвинуть этот гардероб и подслушивать наш разговор с этим мистером… как его там звали. А потом…
– Да, а потом возникла миссис Бленкинсоп. – Она снова засмеялась. – «Н или М?» и Гусёк.
– Но ты ведь не думаешь… – Томми нерешительно замолчал. – Что все те дела – только прелюдия к настоящему?
– В какой-то степени так оно и есть. Я хочу сказать, не думаю, что мистер Робинсон стал бы тебе говорить все эти вещи, если бы он не имел в виду настоящее. Меня, например.
– Вот именно, тебя в первую очередь.
– Однако теперь все изменилось. Я имею в виду Айзека. Его убили. Ударом по голове. В нашем собственном саду.
– Но ты не думаешь, что это связано с…
– Такая мысль невольно приходит в голову, – сказала Таппенс. – Мне кажется вот что: мы уже не просто пытаемся разгадать какую-то тайну. Доискиваемся, почему кто-то там умер в далеком прошлом и все такое прочее. Мы делаемся лично причастными к тем давним событиям. Оказываемся связанными с ними самым тесным образом. Ведь несчастный Айзек умер, разве не так?
– Он был очень старый человек, быть может, поэтому и умер?
– Но ты же слышал зачитанное сегодня утром медицинское свидетельство? Кому-то понадобилось его убрать. Только вот за что?
– Почему тогда не убили кого-нибудь из нас, если все это каким-то образом связано с нами? – спросил Томми.
– Вполне возможно, что они еще попытаются. Может быть, он нам что-то сказал, а может быть, собирался это сделать. Может, даже кому-то пригрозил, что расскажет нам, сообщит что-то о той девушке или о Паркинсонах. Или же… обо всей этой шпионской истории четырнадцатого года. Секретные данные, которые были проданы. И в этом случае, ты же понимаешь, его нужно было заставить замолчать. Но ведь если бы мы здесь не поселились, не начали бы задавать вопросы и что-то выискивать, ничего бы не случилось.
– Не стоит так расстраиваться.
– Но я действительно расстраиваюсь и волнуюсь, – упрямо сказала Таппенс. – Я больше не собираюсь ничего делать просто для интереса, для развлечения. Мы теперь занимаемся совсем другим делом, Томми. Мы идем по следу убийцы. Но кто этот убийца? Разумеется, пока мы этого не знаем, однако можем постараться выяснить. Теперь мы занимаемся уже не прошлым, а настоящим. Тем, что случилось всего несколько дней назад. Пять или шесть? Это – настоящее. Убийство произошло здесь, и связано оно с этим домом. И мы должны во всем разобраться и непременно это сделаем. Не знаю, каким образом к этому подступиться, но нужно использовать все возможные ключи, пройти по каждому следу. Я ощущаю себя собакой, бегущей по следу. Я буду заниматься этим здесь, однако ты тоже должен поработать ищейкой. Продолжай делать то, что ты уже начал. Поезжай в разные места. Старайся разузнать все, что можно. Словом, веди свое расследование – или как ты это называешь. Есть, наверное, люди, которым многое известно, может быть, не непосредственно, а понаслышке – им рассказывали, они слышали разные версии, хотя, возможно, это были просто слухи или сплетни.
– Но неужели ты считаешь, что мы каким-то образом можем… ты действительно веришь?..
– Да, верю, – твердо сказала Таппенс. – Я не знаю, как и каким образом, но я действительно верю, что когда у тебя есть неопровержимое доказательство того, что ты считаешь злом, грехом, преступлением, а убийство Айзека – это не что иное, как грех и преступление… – Она осеклась.
– Мы могли бы снова изменить название нашего дома, – предложил Томми.
– Что ты хочешь сказать? Снова назвать его «Ласточкино гнездо» вместо «Лавры»? – Стайка птичек пронеслась у них над головой. Таппенс повернула голову и посмотрела в сторону садовой калитки. – Раньше дом называли «Ласточкино гнездо». Что там было дальше в этом стихотворении? В том, что цитировала твоя информаторша? Что-то там было о коварной смерти?
– Нет, о коварной судьбе.
– Судьба. Это слово невольно заставляет подумать об Айзеке. «Врата судьбы» – наши собственные садовые ворота…
– Не надо так волноваться, Таппенс.
– Сама не знаю, почему это пришло мне в голову, – продолжала она. Томми с удивлением посмотрел на жену и покачал головой. – «Ласточкино гнездо» – такое симпатичное название, по крайней мере, могло бы быть таким. Может быть, когда-нибудь оно снова станет симпатичным.
– Какие у тебя странные идеи, Таппенс.
– «И все-же кто-то свищет, словно птица». Так кончается стихотворение. Возможно, у нас все именно так и кончится.
Подходя к дому, Томми и Таппенс увидели стоящую у дверей женщину.
– Интересно, кто это? – спросил Томми.
– Я ее где-то видела, – сказала Таппенс. – Не могу припомнить, кто она. Ах, вспомнила, это родственница старого Айзека. Они все вместе жили в его коттедже. Три или четыре мальчика, эта женщина и еще одна девочка. Я, конечно, могу и ошибаться.