– И что же, этот верный просто затерялся среди всех остальных?
– Да, – сказала Таппенс, – словно иголка в стоге сена. Именно так.
– И как же ты собираешься найти эту иголку? Да еще в стоге сена?
– Я собираюсь выделить то, что считаю наиболее вероятным. Может быть, удастся найти кого-нибудь, кто сам что-то слышал. Мне придется изолировать этих людей от всех остальных, по крайней мере на время, чтобы узнать, что именно им рассказывали тетя Агата, тетя Бетти или дядя Джеймс. Потом обращусь к следующим, и, возможно, в конце концов что-нибудь да прояснится. Во всем этом, несомненно, что-то есть.
– Да, – сказал Томми. – Я тоже думаю, что должно быть, только неизвестно, что именно.
– Но мы ведь и стараемся выяснить, что это такое.
– Конечно, вот только прежде всего нужно определить, что именно мы ищем, а потом уже искать.
– Я не думаю, что это золотые слитки с испанского корабля, – сказала Таппенс, – или клад, спрятанный в пещерах контрабандистов.
– Может быть, какой-нибудь особенный французский коньяк? – с вожделением спросил Томми.
– Возможно, – отозвалась Таппенс, – однако это не совсем то, что мы ищем, верно?
– Не знаю, – сказал Томми. – Надеюсь, рано или поздно мы найдем то, что ищем. Во всяком случае, мне ужасно хотелось бы найти. Может быть, это письмо, адресованное кому-нибудь. Письмо, связанное с сексом, например, с помощью которого можно было лет шестьдесят тому назад кого-то шантажировать. Только не думаю, чтобы сейчас это имело какое-нибудь значение.
– Согласна с тобой. Но все-таки рано или поздно у нас появится определенная идея. Как ты думаешь, Томми, удастся нам чего-нибудь добиться?
– Не знаю, – сказал Томми. – Вот мне сегодня удалось получить кое-какую помощь.
– Да что ты! Какую же именно?
– Связанную с переписью.
– С чем?
– С переписью. В то время производилась перепись. Я записал, какой именно это был год. Так вот, в то время в этом доме у Паркинсонов жило довольно много разных людей.
– Каким образом тебе удалось это выяснить?
– С помощью разных методов расследования и благодаря моей мисс Коллодон.
– Я начинаю тебя ревновать к этой мисс Коллодон.
– Это ты зря. Она ужасно энергична, постоянно меня распекает, к тому же она отнюдь не красавица.
– И все равно, – сказала Таппенс. – Так какое же отношение имеет перепись к нашим делам?
– Вот слушай. Когда Александр утверждал: «Это сделал один из нас», это могло означать, что этот «кто-то» гостил в то время в доме и, следовательно, должен был быть включен в перепись. Имя каждого человека, который находился в доме в момент переписи и провел там хотя бы одну ночь, заносилось в бланки переписи. И если получить доступ к данным переписи – у меня-то нет такой возможности, но я знаком с людьми, которые такой возможностью обладают, – то получить нужные данные вполне возможно.
– Ну что же, – сказала Таппенс, – должна признать, что тебя иногда посещают удачные идеи. Ради бога, давай что-нибудь поедим, а то у меня уже нет никаких сил. Можешь себе представить, что это такое – слушать противные голоса шестнадцати человек, говорящих одновременно.
Альберт приготовил вполне приличный ужин. Стряпал он далеко не всегда одинаково, но сегодня его посетило вдохновение – оно реализовалось в том, что он назвал сырным пудингом, тогда как Таппенс и Томми скорее склонялись к мнению, что это было сырное суфле. Альберт сурово выговорил им за отклонение от правильной номенклатуры.
– Сырное суфле выглядит совершенно иначе, – сказал он, – там гораздо больше взбитых белков, чем в этом пудинге.
– Неважно, – сказала Таппенс, – все равно очень вкусно, как бы оно ни называлось – сырным пудингом или сырным суфле.
И Таппенс и Томми были слишком поглощены едой, чтобы углубляться в обсуждение планов дальнейших действий. Однако после того, как оба они выпили чашечку-другую крепкого кофе, Таппенс откинулась в кресле, удовлетворенно вздохнула и проговорила:
– Ну, теперь я, кажется, пришла в себя. Видимо, ты не особенно утруждал себя мытьем перед обедом, Томми?
– У меня не было времени. А кроме того, никогда нельзя сказать, что придет тебе в голову. Ты в любой момент можешь послать меня в эту «книжную комнату», велишь взгромоздиться на лестницу и лазить по пыльным полкам.
– Ну, я не стала бы поступать с тобой так жестоко, – возразила Таппенс. – Подожди минутку, давай сообразим, что у нас получается.
– У нас получается или у тебя?
– По сути, конечно, у меня, – сказала Таппенс. – Ведь мне известны только мои дела, не так ли? Ты знаешь про свое, а я – про свое, да и то только приблизительно.
– Приблизительно-приблизительно, – сказал Томми.
– Передай мне, пожалуйста, мою сумочку, впрочем, я, кажется, оставила ее в столовой.
– Обычно так и бывает, однако на сей раз ты ее там не оставила. Сумочка на полу возле твоего кресла, нет, с другой стороны.
Таппенс подняла сумочку с пола.
– Прелестный был подарок, – сказала она. – Похоже, настоящая крокодиловая кожа. Вот только мало в нее помещается, трудно бывает запихнуть все, что нужно.
– А потом достать то, что нужно, – заметил Томми.
Таппенс как раз пыталась это сделать.
– Дорогие сумочки тем и отличаются, что из них трудно что-либо достать, – сказала она, тяжело дыша от усилий. – Самые удобные – это те, в которых держишь шитье. Их можно набить до отказа, а потом еще встряхнуть, как встряхиваешь пудинг, и снова есть место. Вот! Кажется, нашла.
– Что же это такое? Похоже на счета из прачечной.
– Нет, это просто записная книжечка. Я записывала в ней белье для прачечной и еще свои к ним претензии – порванные наволочки и все такое прочее. А потом решила, что она пригодится и для другого, ведь там использовано только три или четыре странички. Видишь, я записала сюда то, что мы услышали. В основном это, конечно, ерунда, не имеет никакого значения. Но перепись, кстати сказать, я сюда тоже записала – когда ты в первый раз о ней упомянул. Тогда я не знала, какой от нее может быть прок. Но на всякий случай записала.
– Отлично, – сказал Томми.
– А еще я записала туда миссис Хендерсон и еще одну особу, которую зовут Додо.