Однако что Охотник, что Анатолий не желали слушать никаких оправданий. Им нужно было знать точно, как выглядел киллер-бомж. Просто «мужик в драном пальто» их не устраивал категорически, и, пытаясь им помочь, я раз за разом мысленно возвращалась к тем мгновениям, чтобы определить, что именно я видела. И вновь я иду по тротуару, дом справа по моему движению, справа же обе машины, мусорные баки – слева, и расстояние между ними и машинами метров двадцать. Или не двадцать, а все-таки меньше? Люди в машине, люди возле подъезда, и в мусорных баках роется какая-то фигура, выжидая удобный момент, чтобы начать стрельбу…
Но я же видела его лицо, точно видела! Он поднял голову и посмотрел на меня, и я буквально кожей почувствовала этот взгляд…
– Таня, какого стрелок был роста?
– Во что одет?
– Какая обувь на нем была?
– Не было ли у него каких-либо особых примет – шрамов, родинок и прочая?
– Не был ли он левшой?
– Не хромал ли?
– Что ты можешь сказать о его возрасте?
Каждый ответ требовал множества уточнений.
– Значит, на вид ему лет тридцать пять. Ты уверена в этом?
– Ну, то, что ему не двадцать, это точно.
– А как насчет сорока? Может, ему ближе к сорока, чем к тридцати?
– Нет, у меня сложилось впечатление, что ему где-то тридцать три – тридцать четыре года.
– Да? А мне казалось, что только что ему было тридцать пять, – подал голос Анатолий.
Я почувствовала, что начинаю теряться.
– Скажем так: ему от тридцати трех до тридцати пяти. Устраивает?
– А может, от тридцати двух до тридцати шести? – спросил Охотник.
– Вы что, – пробормотала я, – смеетесь надо мной?
– Скажите, – терпеливо проговорил специалист, – на чем конкретно основано ваше мнение о его возрасте?
– Как это – на чем? Я же была там, я его видела!
– Как вы думаете, сколько мне лет?
Я окинула его скептическим взглядом.
– Ну… Лет сорок, я думаю.
– Почему вы так думаете?
– Не знаю, – честно призналась я. – Таково мое личное впечатление. А что, я не права?
– Вообще-то мне тридцать два, – признался авторитет от клавиатуры.
– И что это доказывает? – вызывающе спросила я. Доказывало это только то, что жизнь была не слишком ласкова к этому парню, если он выглядел старше своих лет.
– А то, что возраст – понятие относительное, только и всего.
– Знаете, – сказала я искренне, – если вы будете так сбивать меня с толку, мы далеко не продвинемся.
Без стука в дверь вошел Ипполит Сергеевич.
– Ну как дела, что-нибудь получается?
– Работаем, – сказал Охотник, не вдаваясь в детали.
– Да, – вздохнула я. – Спасибо за завтрак.
– Не за что, Танечка, вы у меня в гостях, – отвечал галантный флибустьер.
В комнату шаркающей расхлябанной походкой вошел Никита, покосился на меня, на Охотника, на Анатолия, застывшего возле своего ноутбука, и повернулся к хозяину.
– Менты бесятся, – доложил он. – Все телефоны оборвали.
Ипполит Сергеевич удивленно вздернул брови.
– С чего бы это?
– А с того, – ухмыляясь, отозвался Никита, – что Охотник у них свидетеля под самым носом умыкнул. Они кричат, что это похищение и законом запрещено использовать полицейскую форму для таких фокусов.
Ипполит Сергеевич только хмыкнул.
– Что ж они раньше на Танечку выйти не сумели? Сами виноваты. Работать надо лучше, а не взятки клянчить.
– Во-во, – ухмыльнулся Никита, – зато теперь они кипятком ссут, что их обошли на повороте.
– Да? – задумчиво промолвил Ипполит Сергеевич и достал из кармана мобильник. – Надо бы им позвонить.
И позвонил.
Из разговора с высоким полицейским начальником выяснилась масса любопытных вещей. Во-первых, никто меня обманом не увозил, а Ипполит Сергеевич лишь взял меня под свою охрану. Свидетель-то ценный, мало ли что с ним может случиться. Далее, никакой полицейской формы на увозивших меня не было. Очевидцы утверждают обратное?
– Да полно тебе, Семен Семеныч, они же все небось алкаши. Что они там видеть могли?
Семен Семеныч кричал в трубку еще несколько минут, потом, вероятно, выдохся и перешел на нормальный тон.
– Конечно, никто не собирается препятствовать правосудию. Само собой, будем содействовать. Да! Передавайте привет супруге. Всего хорошего, Семен Семеныч!
Убрав телефон в карман, он обругал Семен Семеныча, его ведомство и его подчиненных последними словами. Напоследок он выразил надежду, чтобы капитан Калиновский (новый взрыв ругательств) горел в аду вместе со своей сообразительностью, потому что именно Калиновский (тут уже был взрыв навроде атомного) нашел отпечатки пальцев Сереги, которые неопровержимо доказывали, что к гибели дочери Белозерова причастен Шарлахов и его люди.
– Я давно говорил, – вставил Никита, – что надо его грохнуть!
Вот так запросто, не стесняясь ни авторитета от клавиатуры, ни меня.
– Убить не проблема, – отрезал флибустьер, чье багровое после вспышки ярости лицо мало-помалу возвращалось к своему нормальному оттенку, – вот воскресить потом проблема. Мало ли что, вдруг понадобится еще, если кое-кто не справится. – Он выразительно покосился на Охотника, и, как бы тот ни владел собой, все равно он слегка переменился в лице.
– Да этот Калиновский за свои услуги дерет будь здоров! – вскинулся Никита.
– Зато он дело делает, – поставил его на место Ипполит Сергеевич.
– Тоже мне, дело…
– А ты сам виноват! Нечего было посылать этого идиота, твоего братца, ставить бомбу!
Охотник негромко, но чрезвычайно выразительно кашлянул.
– Виноват, заговорились. – Ипполит Сергеевич с чарующей улыбкой обернулся ко мне. – Не обращайте внимания, Танечка. Никита, идем! Нечего мешать людям!
Никита злобно сверкнул на нас глазами и вышел следом за своим хозяином.
– Цирк, – вздохнул Анатолий. – Ну что, продолжим?
По поводу одного только роста мы препирались не менее получаса. Я заявила, что Ангел Смерти вымахал где-то под метр восемьдесят, на что последовала саркастическая реплика компьютерщика:
– Ты что, успела измерить его линейкой, пока он дырявил Шарлахова и его людей?
– Нет! – выкрикнула я. – Я же не слепая, в конце концов! Я помню, как он стоял перед машиной, он был вовсе не маленьким! И как легко он вскочил на свой здоровенный мотоцикл…