Елизавета искренне удивилась.
– Знаете, сударыня, если говорить начистоту, не думаю. Он не любил семейные отношения. По-моему, ему и одной семьи было слишком много.
– И все же? Напрягитесь, вспомните разговоры с графом. Может быть, проскользнул какой-нибудь намек. Это очень важно!
Балерина погрузилась в размышления. Между ее тонкими бровями пролегли морщинки.
– Нет, сударыня… Мне жаль, но ничего подобного не приходит мне в голову.
– Граф вообще был скрытным человеком?
Губы Елизаветы тронула улыбка.
– Скажу вам правду: ему нравилось считать себя скрытным. Но все, что он думал и чувствовал, всегда было написано у него на лице.
– Однако люди, которых мы, казалось бы, хорошо знаем, иногда преподносят нам сюрпризы, – негромко заметила Амалия.
– Только не в случае графа Ковалевского. К примеру, я всегда знала, что он меня не любит, какие бы слова Павел Сергеевич ни говорил. И брата своего не любил, а жена и вовсе была ему антипатична.
– А Мария Туманова?
– О, вот тут была страсть! Но когда дамочка его предала, он ее возненавидел. Мне кажется, если бы граф сумел заставить ее страдать, то был бы счастлив. Беда в том, что ей его чувства были совершенно безразличны.
– Скажите, Елизавета, а вы хорошо знаете Марию Туманову?
– Видела ее несколько раз. Не могу сказать, что пыталась с ней подружиться – у таких женщин, как она, подруг не бывает.
– Зато вокруг них всегда много мужчин, – улыбнулась Амалия.
– Да. Причем всегда больше, чем должно быть, – в тон ей откликнулась балерина. – Что именно вы хотите знать о Тумановой?
– Какое впечатление она на вас произвела? Что она за человек?
– Ей нужно было иметь супруга-банкира, – усмехнулась Елизавета. – Такого, знаете ли, почтенного старичка с бородой, который не слишком бы обременял жену своим присутствием. Который баловал бы ее, оплачивал счета и смотрел сквозь пальцы, как она обманывает его со всеми подряд.
– По-вашему, женщина играет не свою роль? Находится не на своем месте?
– Хотите знать правду? Так вот: по-моему, она просто глупая самка, которая считает себя очень хитрой и изворотливой, – холодно ответила балерина.
Баронесса улыбнулась про себя, поскольку не сомневалась: Елизавета Корнелли обязательно скажет о своей сопернице что-нибудь крайне нелестное, даже при том, что граф Ковалевский был балерине совершенно безразличен. Ах, женщины, женщины! Ни один мужчина не сумеет наговорить о другом мужчине такого количества гадостей, сколько за пять минут скажет женщина о другой женщине, которая по какой-то причине ей не нравится.
– Конечно, она хороша собой и умеет производить впечатление, – продолжала Елизавета. – Кое-что читала и умеет к месту вставить чужую умную мысль, чтобы ее саму сочли умной. Она с умилением будет показывать вам фотографии своих детей и их письма, но попробуйте у нее спросить, где дети теперь, и дамочка сразу же переведет разговор на другую тему. А еще Туманова любит изображать страдалицу, которую обидел весь мир. Только все это ложь, ложь, ложь. Мария законченная эгоистка и всегда делает только то, что ей выгодно. И хотя ее приемы стары, как мир, даже умные мужчины на них покупаются.
– Значит, по-вашему, граф Ковалевский был умен?
– Да, и даже очень, – кивнула балерина. – Я бы сказала, он был самым умным человеком из всех, кого я знала. Но, видите ли, когда говорят чувства, разуму приходится умолкнуть. Уверена, вы и сами прекрасно это знаете.
Корнелли попрощалась с баронессой Амалией и быстрым шагом удалилась в сторону Гранд-опера.
Амалия осталась стоять, немного удивленная. «Хм, «прекрасно знаете»… Вот как! Интересно, что наговорил ей о своей матери Миша, что у нее сложилось обо мне такое мнение?»
Она собиралась вернуться к особняку, но тут на обочине остановился темный автомобиль, за рулем которого сидел Михаил.
– Консьерж сказал, что ты ушла в эту сторону, – объяснил сын. – С кем ты сейчас говорила? Не с мадемуазель Корнелли?
Амалия проигнорировала его вопрос и задала собственный:
– Как ты? Удалось вчера устроить мадемуазель Тесье?
От баронессы не укрылось, что Михаил замялся, прежде чем ответить.
– Да, – сказал наконец сын, – с ней все в порядке.
Вчера ночью они возвращались из заведения Андреа втроем, Роза всю дорогу молчала. Обшарпанный чемоданчик, в котором помещались все ее пожитки, стоял в автомобиле возле ее ног.
Высадив мать возле ее особняка, Михаил отправился искать гостиницу для Розы. Первая, которая им попалась, была заполнена. Во второй, едва бросив взгляд на Розу, зябко ежившуюся в своем хоть и роскошном, однако сильно испачканном платье, портье коротко ответил, что очень сожалеет, но мест нет.
– Ладно-ладно, – оборвала его Роза, – я поняла.
И, не дав Михаилу взять свой чемоданчик, подхватила его сама и понесла к дверям.
– Ты что? – спросил молодой человек, когда они подошли к машине.
– Там полно свободных ключей, – отрезала Роза. – Он просто не захотел меня пускать. Уверена, и в других гостиницах будет то же самое.
– Хорошо, – решился Михаил, – тогда едем ко мне.
– К тебе?
– Да, переночуешь у меня. А утром подумаем, что дальше делать.
Когда Аркадий, денщик Михаила, открыл хозяину дверь, офицер объявил:
– Это мадемуазель Тесье. Постелишь ей в маленькой комнате, ясно?
Аркадий покосился на гостью, отдал честь и молча ретировался.
Это был исполнительный и не слишком разговорчивый малый, но при том – великий книгочей. Он читал подряд все, что ему удавалось достать. С одинаковым интересом денщик молодого Корфа от корки до корки изучал очередной том «Приключений Рокамболя», учебник истории Иловайского или сочинение, посвященное математическим тонкостям, читал романы, стихи, мемуары, биографии, книги, посвященные военным дисциплинам, пособия по садоводству, самоучители иностранных языков, своды правил этикета, уложения о наказаниях Российской империи и железнодорожные справочники. При этом ухитрялся еще и запоминать прочитанное и не раз ошарашивал Михаила знаниями, извлеченными из самых различных пособий. Впрочем, хозяин тоже нередко ставил верного денщика в тупик, хоть и по другим поводам.
Сейчас, наводя порядок в маленькой комнате, Аркадий ворчал себе под нос: «Балерина – еще куда ни шло, но эта… Что Амалия-то Константиновна скажет?»
В гостиной Роза поставила чемоданчик на пол и огляделась. Скользнула взглядом по портрету баронессы на стене, и тут ее внимание привлек рояль. Девушка подошла к нему, осторожно дотронулась до одной из клавиш, словно боясь, что инструмент исчезнет от ее прикосновения, и сказала Михаилу: