За те четыре месяца, что мы не виделись, старик сдал окончательно. Ходил он с трудом, опираясь на трость. Но на мой сочувственный взгляд ответил гневным и пробормотал:
— Я еще вам всем покажу…
В лаборатории у него царили хирургическая стерильность и холодный свет. Август на плечах внес крепко спящую Василису — мы еще дома дали ей наркоз, — положил на стол.
— Красотка, — одобрительно сказал Вэнь и включил аппаратуру.
На мониторе высветились схемы. Вэнь покивал, засмеялся:
— Чувствуется легкая рука нашего друга Дмитрия Гавриловича Павлова! Воткнуть, замкнуть, припаять, и вдруг — работает. Пока не отвалится… Как он там, наш Дима, не пишет?
— Еще бы он писал, — с легкой угрозой сказал Август.
— Да ладно вам на него обижаться. Сами бы на его месте что делали? Лапки сложили и в гроб легли? То-то. К тому же вас он не подвел. Так, на смех поднял, но это несмертельно. А вы молодые, вам полезно иногда получать такие неопасные оплеухи. Вон Делла же на него не обижается!
— Не обижаюсь, — подтвердила я. — Так что с собакой, ее починить можно?
Вэнь поскреб в затылке, на котором почти не осталось волос.
— Честно? У меня квалификации не хватит. Судя по схеме, она боевая. Чип чистый, просто болванка, но гражданский. Прошивку я сделаю. Как-то она работать будет, в том числе и с пульта. Но о прежней эффективности даже не думайте.
— Ее зарегистрировать с новой прошивкой можно?
Вэнь пожал исхудавшими плечами:
— Если только как спортивный инвентарь.
Мы с Августом переглянулись: такая очевидная идея нам как-то не пришла в голову. Ай да мастер Вэнь, ну ты хитрец!
Впрочем, вы и есть профессиональный хитрец, господин майор спецразведки в отставке Иван Ким. Вам положено находить выходы из безвыходных положений, иначе бы мы сейчас с вами не разговаривали. Вы в свое время были как минимум не хуже незабвенного Димы Павлова…
— А что, кстати, хорошая мысль, — сам себя похвалил Вэнь. — Охранять и кусаться она все равно будет. У нее половина навыков — от обычного собачьего обучения. Зато как устройство для занятий спортом вы ее сможете провести куда угодно, хоть в мэрию, хоть в консерваторию, хоть в детский сад… — Вэнь пощупал собаке брюхо. — Не понял. У нее щенки, что ли?
— Уже второй раз, — ответил Август. — Мы не хотели ее вязать, а она такие концерты закатывала, что подумали и нашли ей жениха. Зря старались, она на месте себе выбрала.
— Это с ними бывает. Сибирские суки в этом плане чистые женщины. Замуж ходят по любви. И плевать им на все планы заводчиков… Я только предупредить хочу: после перепрошивки у нее молоко пропадет. И собственных щенков она может не принять. Инстинкты-то будут подавлены. Щенки совсем маленькие?
— Нет, уже сами едят. Мы уже раздавать их начали.
— Тогда не помрут. Ладно, начнем, пока она не проснулась. Вы можете погулять или тут посидеть, главное — молчите.
Август спрятался в угол, развернул монитор с браслета и погрузился в очередной каталог машинок. У меня такого удобного занятия не было, поэтому я пошла в сад через кухню. Нашла на полке птичий корм, проверила все кормушки, которых в саду было великое множество, пополнила запас еды для пернатых. Птицы здесь были привычные к человеку, одна кроха даже нахально уселась мне на руку.
Через полчаса Август прислал сообщение, мол, можно возвращаться. В лаборатории ничего почти не изменилось, только Василиса лежала уже не на столе, а на циновке в углу, свернулась калачиком и прикрыла нос пушистым хвостом. Вэнь в громоздких очках паял пульты: один большой, квадратный, другой совсем крошечный, который пристраивался на кольцо и надевался на палец. На столе стоял контейнер с дневниками Фирса Ситона, и я не сразу заметила за ним другую коробку — с дневниками Ивана Кузнецова.
Вэнь закончил работу, отдал пульты Августу.
— Здесь что? — он показал на контейнер.
— Надо открыть доступ к защищенным фрагментам.
Вэнь кивнул.
— И… — Август встал, показал дневники Кузнецова. — Это сложнее. Бумага и архаичные цифровые носители. Здесь не хватает нескольких кусков. Я посмотрел — они небольшие. Надо восстановить. Тебя ведь учили восстанавливать текст с вырванной бумажной страницы?
— Хм. — Вэнь приосанился. — Слепну я, вот что плохо. Учили, понятное дело. В Шанхае до сих пор настоящая бумага в ходу. Когда надо?
— Не срочно.
— Отлично. Оставьте, я посмотрю.
— У тебя с охраной как?
— Да получше, чем у тебя, — фыркнул Вэнь. — Я гостей аж от рынка вижу. И куда лишнее спрятать, у меня есть. Тебе пришлю карту закладок, если понадобится. Но вообще, я тебе скажу, дураков нет сюда лезть. Сунулись одни как-то с девушками-сиротками позабавиться. Тут через десять минут весь китайский рынок был. А народец на рынке не всегда простой, ой, не всегда. Я вам ничего не говорил, но у одного деятеля даже зенитка есть. На кой она ему, без понятия, на память взял, наверное. Или так, для красоты. Собственно, я же не спрашиваю, откуда у вас настоящий сибирский киборг, а главное, зачем…
— Для красоты, — сказал Август. — Честно. И еще Делле помогать. Чего ты так смотришь? Она сама к нам на Сибири прибилась. А потом царь ее мне подарил. Ее же нельзя просто взять и вывезти, это запрещено.
— Значит, царь, — сказал Вэнь.
— Значит, царь. — Август едва заметно развел руками: мол, хочешь — верь, хочешь — нет.
— Короче, ты за сохранность документов не переживай. Тому, кто сюда сунется, придется очень серьезно готовить пути отхода. По морю не пройдешь — там китайцев больше, чем рыбы, по воздуху не пролетишь — собьют, а по земле… пока каждому китайцу свою правду не докажешь, ноги не унесешь. Стоят ваши бумажки таких усилий?
— Нет, — спокойно сказал Август. — Но дополнительную охрану я пришлю. Тебя эти ребята не побеспокоят.
— Чем бы дитя ни тешилось, — скривился Вэнь. — Паранойя — наш выбор? Ладно, пусть будет охрана. Забирайте псину и проваливайте, мне спать пора.
Август погрузил сонную Василису в багажник, старательно закрепил сетками безопасности.
— Ну вот, — сказал он, поднимая машину в воздух, — пара дней собаке на то, чтобы оклемалась. Завтра я ее зарегистрирую, вечером придет яхта. И можешь лететь, Делла, и не вздумай останавливаться в отеле. Скотт обидится уже всерьез. Не забудь, что в Шотландии сейчас уже прохладно, тебе понадобится теплая одежда. И пообещай мне, что никуда, вообще никуда не выйдешь без собаки.
— Обещаю, — сказала я, зная, что иначе он не отстанет.
Август долго молчал, а потом рассмеялся:
— Надо же — зенитку на память. Представляешь? Зенитка на китайском рынке!
* * *
Мелви приехала на час раньше и смогла принять непосредственное участие в подготовке нашего с Василисой выхода. Зрелище, должно быть, то еще: скромная гостиная в «детском» здании дворцового комплекса в Пиблс, аутентичный камень стен, настоящий восточный ковер — узелковый, ручной работы, — камины, правда, не растопленные, оконные переплеты под свинец, почерневшие от времени картины и фамильное холодное оружие на стенах. И посреди этой архаичной красоты — Василиса. Рядом я на корточках. Василиса — в игривом ошейнике с огоньками, я — в розовом комплекте, который в Пиблс нельзя даже вместо пижамы использовать, настолько фриволен. На столике — мои инструменты. Щипцы для завивки волос и длинной собачьей шерсти, тушь для волос, декоративная косметика, духи с феромонами, куча розовых и зеленых лент. И у камина застыл индеец в ливрее цветов Маккинби. Леди Памела Торн-Маккинби, актуальная супруга Скотта Маккинби Старшего и мать Алистера Торна, прислала любимого комнатного слугу в помощь. Парня звали Луром, он родился в Пиблс, был совершеннейшим человеком по воспитанию, но имел подчеркнуто, рафинированно индейскую внешность. Надо будет спросить, считается ли он красивым по национальным меркам. И вообще, есть ли у индейцев такое понятие — мужская красота.