— Извините, — сказала я хозяину.
— Ничего. Бывают же такие… твари.
— Бывают, — согласилась я.
Могла бы добавить: бывают и не такие.
* * *
В трех лионских клиниках нас с Василисой принять отказались. У них, видите ли, нет оборудования и специалистов для лечения киборгов. Мои объяснения, что шкура у киборга ничем не отличается от собачьей, отвергли с негодованием. Хорошо еще, на парковке самой первой клиники я встретилась с бригадой парамедиков — они привезли сбитую машиной кошку. Ребята почесали в затылках, глядя на раскуроченный бок Василисы, после чего выдали мне тройной запас перевязочных материалов. Кровь я остановила легко — благо у сибирских овчарок свертываемость высокая, — раны тщательно закрыла.
А потом пришлось ехать в аэропорт, где меня ждал самолет Скотта Маккинби Старшего. Сдавая арендованную машину, я заплатила десятикратную пеню — весь салон перепачкан кровью, — что, конечно, ничуть не улучшило моего настроения. Василису из машины еле вытащила, она наотрез отказалась идти своими лапами. Бросить ее на стоянке и сходить за тележкой было немыслимо. Я долго объясняла диспетчеру пассажиропотока, что мне нужен живой грузчик с механической багажной тележкой. Да, обязательно живой. Да, механическая тележка, не роботизированная. Понимаете, мне нужно доставить в самолет сибирского киборга, который в прошлом работал в космодромной охране и всех транспортных роботов, включая тележки, считает личными врагами. А самостоятельно киборг идти не может, потому что получил шесть огнестрельных ранений, и в Лионе его лечить отказались, и я везу его в Шотландию… Нет, ранения не помешают ему кинуться на любого грузового робота и порвать на мелкие запчасти в пару секунд. Нет, обычно не кидается, но сейчас ранен и поэтому хочет дорого продать свою жизнь. То есть как — нельзя возить живой груз на багажной тележке?!
Через полчаса я наконец добыла грузчика-частника. Василиса прикинулась мягкой игрушкой, повисла на наших руках, как тряпка, когда мы попытались ее поднять и уложить на платформу. Тряпочка была под восемьдесят кило весом, ну, киборг ведь не обычная собачка, там внутри чего только нет. Ругаясь последними словами, мы погрузили Василису и доставили к трапу…
И эта зараза, увидав знакомый самолет и сложив два с двумя, бодро вскарабкалась в салон!
Уже с борта я связалась с Мелви. Я очень старалась говорить спокойно и хладнокровно, но получилось холодно. Мелви не задала ни одного вопроса. Она слышала все, что и я. Поэтому отвечала в ровном деловитом тоне. Да, Ада, хоть и поддатая, села за руль сама, едет на юг по трассе к космопорту. Вышла на высотную магистраль. Мелви висит у нее на «хвосте». Я сказала, что лечу в Шотландию, там и увидимся. Потом я позвонила личному секретарю Скотта Маккинби Старшего и обрисовала проблему: нужен ветврач, который согласится зашить дырки киборгу.
Час в воздухе, и самолет пошел на посадку в Эдинбурге. У трапа, на летном поле, нас ждала бригада ветеринарной помощи во главе с маленькой женщиной лет сорока. Она была еще ниже и тоньше меня! Женщина взбежала по трапу, спросила:
— И где ваша красавица?
Тут же увидела, присела над Василисой:
— Ай-ай-ай… Кровотечение прекратилось? Хорошо, давайте ее перегрузим… Мисс Берг? Я доктор Оливи. — Она протянула мне руку. — Не беспокойтесь за свою собачку. Я стажировалась на Сибири. Все, что касается живого, починим.
Для специалиста по киборгам доктор Оливи выглядела несерьезно. Наверное, как и я для капитана тактической разведки.
Еще через час Василису положили на операционный стол. Доктор Оливи сняла повязки, не обращая внимания на попискивание собаки, осмотрела.
— Мисс Берг, мне очень жаль, но просто зашить не получится. Разумеется, мы справимся, но придется дать собаке наркоз.
— Я не знаю, как она перенесет его.
— Нормально, куда лучше, чем боль. Киборги не обращают внимания на разовую резкую боль, но постоянная, протяженная, со всплесками выводит их из себя. Операция займет сорок минут, и еще через два часа вы сможете забрать собаку. Если хотите, оставьте ее до завтрашнего дня, или мы доставим ее домой. Или подождите здесь, у нас есть помещение для владельцев.
— Я должна быть рядом. Вот пульт управления, и он настроен на меня.
— Когда дадут наркоз, в нем отпадет необходимость. Впрочем, можете убедиться сами. А через два часа вы разбудите собаку, когда будете забирать ее.
Я честно проводила собаку в сон. Глядела, как она уплывает, и вспоминала ядовитые слова Ады: чем пафоснее горе, тем большая подлость за ним кроется. Ну, подлость не подлость, а вот предательницей я себя чувствовала. Собаки тоже имеют право на самозащиту. Даже если они киборги. А я лишила Василису этого права. Если она не выйдет из наркоза… Виновата даже не Ада. Виновата я.
Чтобы отвлечься от самоедства, я прошла в комнату ожидания. Кроме меня, там коротал время старичок с кошачьей корзинкой. Мы обменялись несколькими вежливыми фразами, после чего старичок вернулся к своему чтению с наладонного монитора, а я надела сбрую и принялась тщательно, посекундно изучать запись разговора с Адой. Меня не оставляло ощущение, что Ада либо сказала лишнее, либо не сказала чего-то важного. В ее угрозах не было цельности. Так мог бы угрожать полуграмотный бандит. Но не хоббит. Может, Ада не так уж плоха? И даже в безвыходной ситуации ухитрилась подать мне некий зашифрованный сигнал?
Я прослушала запись три раза. Потом сняла сбрую, откинула голову на высокую спинку кресла и закрыла глаза. После третьего прослушивания я окончательно запуталась. Я не поняла, что именно Ада пыталась сказать. Все глушили ее интонации. Интонации были настоящими. Интонации, мимика, жесты. Она действительно ненавидела. Меня. Всех. Ни капельки тепла к своему жениху. И вообще ей не хотелось идти за него. Она с удовольствием напилась бы в стельку и уснула на столе в том кафе. Наверное, этого ей хотелось больше всего на свете. У нее даже страха не осталось. Все утонуло в бессильной ненависти. Похоже, она не только алкоголем увлекалась. Еще наркотиками.
Где, когда она сломалась? Я помнила ее на втором курсе. Она ходила горделивая, на меня поглядывала свысока. Может быть, и вправду тогда спала с Максом. Ерунда какая: с ним кто только не спал. Он все женские коттеджи Военного университета обошел. И ладно бы только Военного. Когда я училась на третьем, у него случился кратковременный роман с Алишей Бетар. Красивая из них получилась бы пара. Роман не мешал Максу ревновать меня к каждому столбу. А Алиша быстро отрезвела. Я помнила тот наш с ней разговор, после которого мы и стали подругами. Он случился под Рождество, мы сидели в «Ладье» и чувствовали себя взрослыми мудрыми женщинами. Почему-то я лучше всего запомнила, что мы с ней в качестве символа нашей взрослости взяли по бокалу шампанского, но обе не притронулись к спиртному.
Ада же тогда выпала из зоны моих интересов. Я никогда особенно не приглядывалась к ней, а на третьем курсе стало и вовсе не до нее. Мы почти не встречались — ни в столовой, ни в тренажерке, ни на лабораторках. Я помнила только тест на устойчивость к психологическому давлению. Его проводили одновременно с практикой по допросам у инквизиторов. Собственно, инквиза практиковалась на нас, а мы учились сопротивляться инквизиторским методам, заслуженно считавшимся самыми крутыми по части психологии. Ломали нас без жалости. Я боялась, что лукавый жребий выбросит мне в партнеры-соперники Сэнди, но он, единственный на своем курсе, практиковался на настоящих преступниках, в тюрьме. А мне досталась Марта Кравиц. Хорошая, спокойная девушка, очень старательная, но без особого блеска. Ломала меня восемь часов. Не смогла. К концу допроса она выдохлась, а я была как огурчик. Тогда я и пошла на предел. Особый термин, он означал, что разведчик хочет знать границы своей выносливости. Тогда его допрашивают без перерыва, пока не сломается. Инквизиторы меняются. Разведчик фактически попадает в условия, приближенные к реальным. То есть белая комната, стул посередине, свет в глаза, в углу горшок. Разведчика привязывают к стулу — как положено, — два раза в сутки отвязывают, дают по стакану воды, позволяют справить нужду — тут же, на глазах у допрашивающих. Сильное испытание, даже когда знаешь, что это всего лишь тест. Я выдержала семьдесят два часа этого марафона. Абсолютный рекорд. Последним в очереди был Рой Тенерли. Великолепный инквизитор, мастер допроса. Я не сломалась. Когда меня отвязали от стула, я даже встала, сделала шаг и упала. Но не сдалась.