– И сколько они, интересно, заплатили тебе за предательство? – процедил я вместо благодарности.
– Я не предатель! – заплескалась в глазах юноши непритворная обида. – Я здесь исключительно ради вас нахожусь!
– Таня где?
– Дома, – успокоил он меня. И торопливо зашептал: – Мы же, когда до Лисовок добрались, сразу те странные трубы пилить с ней начали, и вдруг из первой же золотистая сигарка выпала. Точь-в-точь такая, как вы описывали! Порядка двадцати пяти сантиметров длиной и с обеих сторон запаянная. Только один конец литой, округлый, а другой наподобие конфетного фантика закручен. Но тут, как назло, Танин дедушка в сарай зашел… Короче, как увидел он у меня в руках эту штуку, сразу шум поднял и скандал устроил: опасная, мол, она очень. Когда же я, чтоб его успокоить, небрежно в сторону ее отбросил, он и вовсе с кулаками на меня набросился. Словом, еле ноги я от него унес… Потом Таня меня на мотоцикле догнала и до моста подкинула. Всю дорогу за деда извинялась, – улыбнулся Слава своим мыслям.
– Не тяни! Дальше что было?
– Ну, добравшись до города, неожиданно встретил машину отца. Сел к нему в кабину, разговорились. Потом я сдуру этой трубочкой золотистой похвастался – я ж ее с собой прихватил, когда из Лисовок убегал… Ну а дальше все как снежный ком закрутилось, – вздохнул парень. – Папаня как ее увидел, сразу сюда, в монастырь погнал. Когда к воротам подъехали, я сбежать хотел, а тут вас как раз подвезли – на носилках из чьей-то машины вынесли. Подумал сперва, что вы где-то напились в стельку, но потом решил на всякий случай при вас остаться…
Раздался звук приближающихся шагов, и вскоре в круге света нарисовались лица ненадолго отлучавшихся подельников.
– Ты, милок, не переживай, больно тебе не будет, – утробно пробасил надо мной Красновский.
От сокрушительной звуковой волны я невольно поморщился и, чуть отклонив голову в сторону, вежливо попросил:
– Не шумите, пожалуйста! У меня от вашей гадости голова раскалывается. Что хоть в том злосчастном пузырьке было-то?
– Капелька тех богатств, которые ты сам же из пруда и вытащил, – радостно гоготнул настоятель. – И уж мы так тебе за них благодарны, так благодарны, ну просто слов нет! Ты ведь хотя и мнишь себя писателем, однако даже не догадываешься, наверно, что именно здесь, в этих самых стенах вплоть до 1941 года работал известнейший немецкий химик Фриц Габер! И были те годы его жизни самыми, кстати, плодотворными! Родной-то немчуре одни лишь крохи от его работ достались, а вот сливки должны были отойти нашему военному ведомству. Ибо товарищ Сталин, планируя захват сперва Европы, а потом и всего мира, был крайне заинтересован в единоличном владении самым совершенным по тем временам химическим оружием.
– Насколько мне известно, – решил и я блеснуть эрудицией, – Габер умер в 1934 году. Или он, по-вашему, воскрес ради продолжения работ в Энске?
– Грош цена твоим знаниям, – парировал Красновский. – Так что мотай на ус, пока я добрый! Руководители существовавшей тогда в стране организации «Коминтерн» обладали, да будет тебе известно, воистину неслыханными организационными и финансовыми возможностями. И в условиях нацистского истребления евреев им не составило никакого труда переправить талантливого химика в Красную Россию, чтобы трудоустроить потом по специальности. Версию о безвременной кончине Габера выдумали они же. Для отвода глаз, так сказать…
– И в итоге немецкий химик унаследовал подземную лабораторию средневекового химика Бен-Газира? – всерьез заинтересовался я откровениями настоятеля, забыв на время о не слишком удобной для беседы позе.
– Соображаешь! – одобрительно крякнул Красновский. – Только вот как и в случае с восточным мудрецом, результаты трудов Габера неожиданно… исчезли. Более того, однажды среди ночи он и сам как в воду канул. И, на беду, всем было не до его поисков: войска вермахта стояли тогда уже в десятке километров от старого моста, поэтому в городе полным ходом шла эвакуация…
– Ну, насчет «результатов труда» мне понятно – это те самые баллоны, которые я со дна вашего пруда поднял. А вот группа Особого отдела НКВД была, видимо, отправлена сюда в качестве подкрепления местным партизанам, ориентированным на поиски Габера… – задумчиво проговорил я.
– А что, такое действительно было? – изумленно вытаращился на меня мэр.
– Как не быть, – усмехнулся я, – если из принадлежавшего командиру этой группы маузера я недавно отстреливался на шоссе от ваших дуболомов? Могу, если хотите, и имя его назвать. – Три головы склонились почти синхронно, и я отчеканил: – Геннадий Константинович Лукавец.
Эффекту, произведенному мной на слушателей-зрителей, позавидовал бы любой артист, но насладиться им вдоволь мне не довелось: мозги вдруг буквально вскипели, кровь понеслась по сосудам подобно раскаленной ртути, ступни сотрясла мелкая дрожь, а тело задергалось в конвульсиях, словно к нему прикоснулись оголенным электрическим проводом. Когда судороги стали затихать, я краем глаза отметил, что мое плачевное состояние не очень-то недавних собеседников и обеспокоило. Сбившись чуть поодаль в кружок, двое из них, бойко жестикулируя, что-то обсуждали, а третий ошалело переводил глаза с одного на другого. До слуха донеслись слова «заметет», «сворачивать», «смываться» и, конечно же, многократно повторенная фамилия начальника городской милиции. Я оставался безучастным: пляска мышц и суставов настолько меня измотала, что очередное впадение в беспамятство показалось райской благодатью…
…В себя пришел уже в другом помещении, причем избавленным от веревок и в полном одиночестве. Где-то неподалеку капала вода, и я на пошатывающихся от слабости ногах двинулся на звук. На ощупь нашел умывальник, умылся, осмотрелся. Я находился в узком, похожем на пенал закутке, игравшем, видимо, при монастыре роль душевой комнаты. Приблизился к висевшему на стене зеркалу: увидел грязного, небритого, изможденного мужика с темными кругами под глазами. Решил на подобных мелочах не зацикливаться: важнее было придумать способ побега из очередного плена. Мысли же, как назло, меня не слушались: скакали, точно лягушки в брачный период. Тем не менее я инстинктивно двинулся к двери. Однако едва добрался до порога, как она распахнулась, и глазам вновь предстали знакомые личности. Роман Данилович при виде меня громко расхохотался.
– Нет, вы только взгляните на него, – обратился он к своим приспешникам, – он уже бежать, кажется, надумал!
Те ответили ему дружным хохотом, и я понял, что моей надежде на скорое обретение свободы сбыться не суждено. Голова снова закружилась, но мучители тотчас подхватили меня, и я поплыл на их руках сквозь анфиладу комнат, коридоров и арочных проемов. По увиденному на потолке изображению святого, устремившего к небу два указующих перста, догадался, что меня тащат в трапезную. Невольно вспомнились детские сказки о людоедах, и ужас сковал душу железными клещами.
Однако страхи мои оказались преувеличенными: в итоге меня доставили в уже знакомый подвал с печью и стулом-«троном» возле нее. Я слегка успокоился: значит, меня притащили сюда не для показательной экзекуции, которые, как известно, принято проводить при большом скоплении народа. В этот момент крепко державшие меня руки разжались, и с полуметровой высоты я грохнулся прямо на каменный пол, едва снова не потеряв сознание. Появившийся из темноты Славик участливо оттащил меня к стене, бережно усадил и шепнул: