— Десмонд говорил вам, что он приемный сын? — спросила Селия.
— Да, говорил.
— Мне непонятно, почему миссис Бертон-Кокс копается в прошлом моей семьи, пытается втянуть в это дело мою крестную. Ведь она ему не родная мать.
— Вы считаете, что поэтому ей незачем беспокоиться о сыне?
— Я не только это имела в виду. Дело в том, что Десмонд не любит ее…
— Хм. — Пуаро покачал головой. — Однако разве она не вырастила его, не дала ему образование. И в результате потратила на него немалые деньги.
— Не знаю… Ей хотелось, чтобы у нее был сын… Пуаро с укоризной посмотрел на Селию:
— Я хотел бы узнать еще одну вещь…
— О ней или о нем?
— У Десмонда есть деньги?
— Во всяком случае, содержать семью он в состоянии. Вряд ли он богат, но мне кажется, что когда его усыновляли, то на его счет перевели какие-то деньги.
— Может быть, она хочет их как-то попридержать? — Вы хотите сказать, что, если Десмонд женится, она обеднеет? Сомневаюсь. И потом, я думаю, что в документах все оговорено. Краем уха я слышала, что оформление усыновления было хлопотным и сложным…
— А кто была родная мать Десмонда?
— Этого я не знаю. Я думаю, что он незаконнорожденный. Скорее всего миссис Бертон-Кокс знает, кто настоящие родители Десмонда, но ему она этого не говорит. Тем более, что его этот вопрос никак не волнует.
Пуаро погладил свои большие усы.
— Скажите, мадемуазель, а ваши родители и миссис Бертон-Кокс были знакомы между собой?
— Да! Ведь и они, и мы жили в Малайе. Там мы и познакомились с Десмондом, когда приезжали к родителям на каникулы. Мне он очень нравился, потому что хорошо лазил по деревьям и меня научил. И когда спустя много лет мы встретились в университете, наше знакомство возобновилось…
Проводив Селию, миссис Оливер спросила Пуаро:
— Итак, что вы думаете о моей крестнице?
— Интересная девушка, — сообщил Пуаро. — Мне показалось, что она — личность!
— Согласна с вами!
— Расскажите мне о ней поподробнее…
— К сожалению, я мало что знаю о ней. У меня ведь уйма крестников, и я вижусь с ними, как правило, довольно редко.
— Тогда расскажите мне о ее матери.
— Мы учились в одном пансионате в Париже. Родители отправили нас для «шлифовки», чтобы мы были на высоте, когда вступим в светскую жизнь. Но все это было сто лет назад.
— Что вы помните о ней?
— Она была красивой.
— Она тоже была личностью?
— Мне трудно это вспомнить. Дело в том, что мы не были близкими подругами. Просто была небольшая компания девушек с брлее или менее одинаковыми вкусами. Мы играли в теннис, с удовольствием ходили в оперу, но умирали от скуки, когда нас возили в картинные галереи.
— А были ли среди ваших друзей молодые люди?
— Нет! Хотя кое-кто из нас был влюблен в знаменитых артистов. Однажды, помню, был курьезный случай. Учительница французского языка мадемуазель Жиран, зайдя в спальню, обнаружила одну из воспитанниц в объятиях известного артиста варьете и закричала: «Какое неприличие!» А девочка до того растерялась, что потеряла дар речи. А этот артист был ее отцом. Как же мы смеялись по этому поводу.
— Селия похожа на свою мать?
— Я думаю, не особенно. Молли была более эмоциональна!
— Вторая сестра тоже жила в этом пансионате?
— Нет. Молли была одна. Долли воспитывалась в другом пансионате в Англии. Я ее видела раза два — три. Они были совершенно одинаковые, и внешне их одевали и причесывали тоже одинаково. Став старше, они, конечно, старались отличаться друг от друга, носили разные прически и платья. По-моему, Молли любила сестру, но говорила она о ней крайне редко. Как правило, в тех случаях, когда Долли болела или ее клали в клинику. Помнится, я как-то даже поинтересовалась, не калека ли она? Такая я была дура…
— Ну, зачем уж так… — покачал головой Пуаро.
— А вот о своих родителях Молли любила говорить. Я видела ее мать, когда она приезжала в Париж за Молли. Она произвела на меня очень приятное впечатление, такая спокойная и добрая женщина… Когда занятия окончились и мы разъехались по домам, то дороги наши разошлись. Отец Молли был, по-моему, дипломатом, и она жила с родителями в Египте, в Швеции и еще где-то… Забыла! Что-то вроде Бермудских островов. Мне кажется, отец Молли был губернатором. Вообще, когда вспоминаешь юные годы, вспоминаешь почему-то глупости, которые мы друг другу рассказывали… — Миссис Оливер немного помолчала, припоминая. — Я одно время была влюблена в скрипача, а Молли — в учителя музыки. Они — то, конечно, были к нам совершенно равнодушны, а мы с трепетом ждали, когда, наконец, наступит час их урока. Однажды мне приснился прекрасный сон. Мой возлюбленный скрипач заболел холерой, и я отдала ему свою кровь, чтобы спасти его жизнь. До чего же человек бывает глуп… Одно время я мечтала стать монахиней, а потом решила работать в больнице медицинской сестрой… Я думаю, что миссис Бертон-Кокс появится с минуты на минуту, — взглянув на часы, сказала миссис Оливер.
— Мы должны быть готовы к разговору с ней, — заметил Пуаро. — Расспрашивать слонов — это ваша задача, а анализировать их соображения — моя…
— Мой дорогой, вы несете ужасную ахинею. Я же вам сказала, что со слонами я покончила.
— Но слоны с вами еще не покончили.
В дверь позвонили, миссис Оливер и Пуаро быстро переглянулись.
— Итак, — сказала она, — а вот и мы! — И пошла встречать гостью.
Пуаро услышал, как дамы здоровались друг с другом, и через минуту в комнату вплыла массивная фигура миссис Бертон-Кокс, а за ней следовала миссис Оливер.
— У вас прекрасная квартира, — польстила миссис Бертон-Кокс, оглядываясь. — И это чрезвычайно любезно с вашей стороны, что вы решили потратить свое драгоценное время и помочь мне.
Увидев Пуаро, она немного удивилась, но когда ее взгляд упал на стоявший в комнате небольшой рояль, она, очевидно, решила, что он настройщик, и взгляд ее сделался равнодушным.
— Я хочу вам представить месье Эркюля Пуаро, — сказала миссис Оливер.
Пуаро поклонился.