– Это та актриса, которая вам помогает?
Трейс кивнула.
– Она делает это постоянно, хоть и не может себе позволить сорить деньгами. Случаются и разовые вливания, и тогда у нас настоящий праздник! Однако по большей части мы сами являемся источником своего собственного финансирования.
– То есть денег вы не зарабатываете?
– Ничегошеньки! Сейчас вы спросите, на что мы живем?
– Честно говоря…
– Да бросьте, это нормально, – отмахнулась Трейс. – В основном на деньги Ноа.
– А он что, богат?
– Признаться, я не знаю, откуда у него деньги, – покачала головой женщина.
Чайник вскипел, и она, поднявшись, разлила кипяток по чашкам и поставила передо мной банку растворимого «Нескафе» – видимо, в ее понимании это и называлось «сделать кофе». Я не стала привередничать – в конце концов, всего пару дней как миллионерша!
– Мне не так много известно о Ноа, – продолжила она, кинув в чайник пакетик и терзая его ложкой, выдавливая содержимое. – Полагаю, у него были накопления – немного, но достаточно для того, чтобы обеспечивать работу больницы. Я понимаю, что он губит себя здесь как врач, но просто не представляю, что мы будем делать, если он уедет!
– А почему вы считаете, что Ноа себя губит? – поинтересовалась я.
– Значит, он вам не рассказывал? Ноа – кардиохирург, понимаете? В Швейцарии у него было полно работы, он серьезно занимался наукой и вроде бы даже что-то изобрел – какой-то новый метод шунтирования, что ли, но потом вдруг все бросил и приехал в Индию.
– Был успешным кардиохирургом, отлично зарабатывал – и в одночасье рванул сюда? – не поверила я.
– Только не спрашивайте меня почему, – развела руками Трейс. – Я сама хотела бы знать, но боюсь лишний раз спросить – он звереет от таких вопросов. Может, с вами поделится как-нибудь?
– Ну, если уж даже вам не рассказал…
Трейс пристально посмотрела на меня.
– Странно уже то, что он к вам приблизился, – сказала она.
– Почему?
– Ноа сторонится людей.
– Он же с ними работает!
– Как врач, естественно, Ноа от пациентов не бегает, но близко ни с кем старается не сходиться. Правда, у него не слишком получается: как он ни старается, индийцы виснут на нем, как игрушки на рождественской елке! Видели, какие «браслеты» у него на запястьях?
Я действительно заметила, что запястья Ноа украшают разноцветные нити. Их было так много, что они закрывали его руки сантиметров на десять.
– Что это такое? – спросила я заинтересованно.
– Ракхи.
– Что-что?
– В Индии есть такой обычай – «ракша бандан» называется, когда сестра завязывает на запястье брата священные нити ракхи.
– Сестра?
– Не удивляйтесь, иногда это делают не только родные братья и сестры, но и некровные родственники. Согласно древней традиции, эта связь обязывает «брата» защищать «сестру» в течение всей жизни. А поскольку нить одновременно является и символом чистоты, ракхи-связь исключает любые романтические или сексуальные отношения.
– Как интересно! – пробормотала я. – И кто является инициатором этой… связи?
– «Сестра». Именно она выбирает себе «брата». В этом обычае есть и определенная «корысть»: ракхи-сестра или ракхи-брат – это человек, к которому можно обратиться за помощью в любую минуту. Так что сами видите, сколько «родственников» приобрел здесь Ноа, сам того не желая!
– Женского пола, как я понимаю?
– Э-э, нет, не понимаете! – затрясла головой Трейс, откровенно веселясь. – Тут все сложно. В Индии, знаете ли, в семьях помногу детей. Если какая-то девушка повязала кому-то ракхи, можете быть уверены, что у нее есть по меньшей мере один брат или сестра. Таким образом, вместе с каждой ракхи-сестрицей Ноа завел себе еще и несметное количество других «родичей»!
– Вот уж повезло так повезло! – пробормотала я.
– И не говорите – иногда мне кажется, что он готов сбежать и уже намыливает пятки… Но почему-то остается. Мы с ним, видимо, оба мазохисты!
– Трейс, а в больнице есть еще иностранцы?
– Только мы с Ноа. Остальные – все индийцы, работают на добровольных началах. Иногда Ноа подбрасывает им кое-что, что доставляют в посылках из Европы – молочные детские смеси, консервы и так далее. Это все, на что они могут рассчитывать. Но эти люди здесь не поэтому, а потому, что понимают: больница – единственное место, где им хоть как-то пытаются помочь, оттого они готовы на все, чтобы она продолжала функционировать.
– Я бы хотела внести свой вклад, – сказала я. – Составьте список того, что вам требуется в первую очередь, и я попытаюсь достать.
Трейс откашлялась, и я почувствовала, что ей неловко.
– На самом деле, – сказала она, – Ноа уже это сделал.
С виноватым видом медсестра полезла в карман и достала оттуда сложенный вдвое листок из блокнота.
– «Передвижной рентгеновский аппарат, аппарат ИВЛ[ИВЛ – аппарат искусственной вентиляции легких.], АИК[АИК – аппарат искусственного кровообращения.], стерилизаторы…» – прочла я. – Что ж, думаю, это можно устроить.
– Там еще лекарства, – сказала Трейс. – Но это не значит, что мы хотим все сразу! – тут же добавила она.
– Сделаю, что смогу, – заверила я медсестру, поднимаясь. – Боюсь, мне пора – скажите Ноа… Нет, не надо ничего говорить.
Я уже спускалась по ступенькам в дворик, где меня ждал Лал, прислонившись к дверце «Мерседеса», когда Ноа нагнал меня.
– Все-таки решили уйти, не попрощавшись? – с укоризной спросил он. – Нехорошо, шримати Индира!
– Трейс передала мне ваш список, – сказала я. – Вы еще что-то хотели?
– А вы злая! – заметил он, в упор глядя на меня. – Мстите мне за прошлые грехи?
– Я?! Да ни боже мой!
– Ага, – закивал швейцарец, прищуриваясь, – хотите, чтобы я почувствовал себя последним подонком: выманил у девушки деньги – и в кусты?
– Это – мое решение, – возразила я. – Никто ничего у меня не выманивал, так что можете не чувствовать себя виноватым.
– Тогда я просто обязан вас накормить. Не возражайте, так как это единственное, чем я на данный момент могу отплатить вам за акт доброй воли!
У меня и в мыслях не было возражать: «кофе» Трейс вызвал во мне зверский аппетит.
– Хорошо, – кивнула я. – Я с вами пообедаю.
– Отлично. Ваша горилла пойдет с нами? – кивнул он на Лала.
– Нет.
Подойдя к водителю, я медленно сказала по-английски:
– Мы с доктором идем поесть. Вы свободны как минимум на час.