Я ехала на максимально допустимой скорости на окраину города, и вскоре мы уже остановились недалеко от того дома, где жил младший брат наших героев – Артур. Теперь нам предстояло устроить засаду в его подъезде. Я достала с заднего сиденья пачку старых газет и журналов, перевязанных тесьмой, а также седой парик.
– Это зачем? – удивился Федор.
– С этим реквизитом я могу стоять в подъезде, изображая из себя почтальона, – объяснила я, – если кто-то пойдет, – я начну раскладывать газеты по ящикам…
– А мне что, электриком прикинуться? Или сантехником? Возьму с собой унитаз под мышку, под другую – сливной бачок, да? Оставь свой реквизит, у меня есть идея получше…
Мы вошли в подъезд, в котором жил Артур. На первом этаже горела яркая лампочка, хорошо освещая помещение.
– Да, вот электриком мне сегодня точно предстоит поработать, – шепотом сказал Федор.
Он подошел к стене, достал из кармана носовой платок, встал на цыпочки и дотянулся до той лампочки. Он повернул ее всего пару раз, но в подъезде тут же воцарился мрак.
– Темнота – друг молодежи! Так мы говорили в детстве. – Федор взял меня за рукав и потащил под лестницу.
– И что мы будем делать, когда Артем зайдет? – тихо спросила я.
– Тебе ничего не нужно делать, я все сам… Ты только потом возьмешь пакет, и мы сразу уйдем…
– Федор, скажи, что именно ты собираешься делать? – потребовала я шепотом.
– Не напрягайся. Убивать его я не собираюсь. Хотя, честно говоря, стоило бы… Мы когда-то в милиции изучали приемы борьбы и самообороны, так что «вырубить» его я смогу. Опять же – эффект неожиданности… Ты, главное, про пакет не забудь…
Мы стояли с Федором, прижавшись к стене и друг к другу – плечом к плечу, как солдаты в строю, и старались не дышать. Тут в подъезд зашла какая-то женщина с хозяйственной сумкой. Мы хорошо видели ее, потому что входная дверь была открыта и свет с улицы падал на эту тетку. Она видеть нас не могла: мы были в тени под лестницей. К тому же она вошла в темноту со света.
– Да черт вас всех подери! – неожиданно выругалась тетка. – Опять лампочку вывернули! Нет, ну что за люди, а?! Как только таких земля носит?!.
Она, ругаясь и сыпя проклятиями, поднималась по лестнице. Входная дверь медленно закрылась, снова погрузив нас с Федором в кромешный мрак.
– Надо теперь опять электрику звонить: пускай снова лампочку вкрутит… Хотя на этих иродов и лампочек-то не напасешься…
– Видишь: она нас не заметила, – прошептал Федор.
– Хорошо стоим! – бодро ответила я.
Вскоре ворчанье тетки и ее шаги затихли наверху. Мы продолжали ждать нашего бизнесмена. Сколько нам предстояло проторчать вот так в темноте под лестницей? Время ползло медленно. Только бы Артемчику не взбрело в голову слинять куда-нибудь в другое место! А то мы с Федором будем торчать здесь до второго пришествия, пока электрик не придет и не ввернет лампочку.
Примерно через четверть часа, как прошла тетка, с улицы послышался скрип снега. Входная дверь открылась, и мы увидели Артема, шагнувшего в подъезд. Да, это был, несомненно, он: поднятый воротник куртки, надвинутая на глаза вязаная шапочка, ссутулившаяся фигура. Федор, метнувшись к Артему, нанес ему удар – куда именно, я не разобрала в полумраке, только увидела, как вскинулась его рука, и услышала глухой звук. Артем медленно, как мешок с картошкой, повалился на пол подъезда. Входная дверь со скрипом закрывалась, мрак сгущался…
Я поняла, что надо действовать быстро. Выскочив из-под лестницы, я нагнулась и схватила лежавший на полу подъезда пакет, выпавший из рук нашего горе-бизнесмена. Я сунула его Федору, а тот запихал пакет под куртку. После этого я обыскала карманы лежавшего на полу Артема. В одном из них я нашла ключи – целую связку. Она незамедлительно перекочевала ко мне в карман, и мы с Каретниковым сразу же вышли из подъезда. Но на улице мы зашагали медленно, с достоинством, всем своим видом показывая прохожим, что мы – люди порядочные и никуда не торопимся. Я даже взяла Федора под руку, и мы важно, как супруги, прошествовали к моей машине, ожидавшей нас за углом. Здесь мы прыгнули каждый на свое место, и я быстро вставила ключ в замок зажигания…
Чайник шумел, закипая, а я ставила на стол все, что было съедобного в доме: хлеб, сливочное масло, баночку с джемом…
– А чего-нибудь посерьезнее не имеется? – кисло покосившись на джем, спросил Федор.
– Есть еще печенье… немного, – ответила я.
– Это вы так с дедом питаетесь? – удивился Каретников. – Мда-а… Надо было заехать по дороге в магазин и прихватить чего-нибудь посущественнее.
– Потом, – отмахнулась я, – давай пока просто попьем чаю и разберемся с деньгами, а уж после будем думать о еде.
– О еде надо всегда думать в первую очередь, – не унимался Федор.
– А ты, оказывается, поесть любишь? – сделала я открытие.
– Кто же не любит?!
В это время чайник закипел и отключился, и я заварила чай. Я заправила хлеб в тостер, потом разлила чай по чашкам.
– Можно намазывать на хлеб масло и джем, – сказала я.
– Спасибо, – недовольно буркнул Федор, потянувшись к тарелке, на которой лежал нарезанный батон.
– А твоя жена готовит сама? – спросила я.
– О да! Она варит щи, борщ, супы, уху… – Федор взял баночку с джемом и принялся рассматривать ее, – а еще она всегда готовит что-нибудь на второе: картофельное пюре или кашу… Котлеты жарит, по выходным – пирожки печет…
Он открыл баночку и намазал джем на хлеб.
– Одним словом, ты превратил ее в кухонную рабыню, – заключила я.
– Почему рабыню? Нет, она сама любит это делать. И потом, у нас дети. Детей надо кормить полноценно… И сыщиков, кстати, тоже.
– А вот я терпеть не могу готовить, – призналась я, – и мы с дедушкой питаемся в основном полуфабрикатами.
– Это плохо, – заключил Федор, – мужчины обожают тех девушек, которые любят готовить. Не зря же говорят: путь к сердцу мужчины лежит через…
– Желудочно-кишечный тракт! – закончила я его фразу. – А чем он кончается, всем известно…
– Фи, Полина! – поморщился Федор, отставляя чашку с чаем.
– А что «фи»? Хочешь сказать, это не так? Или ты считаешь, что желудочно-кишечный тракт кончается селезенкой?
После чая мы поднялись в мою комнату и открыли пакет, который так и лежал здесь и ждал своей участи. Мы вывалили его содержимое на пол. Это был небольшой газетный сверток, развернув который, мы увидели билет на самолет и пачки денег. Купюры были крупные в банковских упаковках. Федор пересчитал деньги, их оказалось чуть больше четырехсот тысяч рублей.
– Но ведь Марго продала квартиру и, возможно, машину. Куда же она дела остальные? – задумчиво спросила я.