– Берите соленые орешки из тарелки. Миндаль хорошо запах отбивает.
Выпили, поморщились, погрызли.
Чикалин выложил на стойку фотографию Житинского.
– Он?
– Он, голубчик. Чего натворил-то? – хмыкнула Ася.
– Когда докажем, все узнают. У меня еще один вопрос…
Девушка перебила:
– Еще по рюмочке хотите?
После короткой паузы майор кивнул:
– Годится. Наливай, а то я не распробовал.
Выпили еще.
– Какой вопрос-то? – улыбалась барменша, ставя пустую бутылку под стойку.
– Кто у вас фейерверк устраивал в тот день? Кто из хлопушек палил?
– Ваш парень тут ни при чем. Фейерверк еще днем устроили. Ребята тут день рождения своей подружки отмечали. Весь бар засорили. После смены два часа выметала.
– Ну вот и все вопросы и весь ром. – Чикалин полез за бумажником. – Ты молодец, Ася. На собственном допросе деньги зарабатываешь.
– А вы бы меня повесткой вызвали! Но вам же все сразу надо. А срочность всегда денег стоит. Рынок, привыкать пора, господа полицейские.
Кошелек майора похудел. Офицеры вышли на улицу.
– Вот что, лейтенант Школьников, сейчас я отдам тебе противоправный приказ, и ты его исполнишь, потом можешь кропать на меня телегу начальству. Мы едем на квартиру Житинского и делаем обыск.
Саня хихикнул:
– А вы удивлялись неадекватному поведению Житинского. Зачем он пистолет и бахилы за батарею засунул. Мужик полбутылки на одного выпил, а мы ту же дозу на двоих, так вас уже на преступление потянуло.
– Некогда нам, Саня, с ордерами возиться. Мы ничего не тронем, но я хочу лишь укрепить нашу версию.
– А как войдем? Или они вам ключи оставили на хранение? – спросил лейтенант.
– Я был у них. Жену допрашивал. Замочки хлипкие. У меня в машине отмычки есть. Подберем.
И они подобрали. За такое самовольство по головке не погладят, но с упрямством майора не имело смысла спорить. К тому же ром и впрямь оказался очень крепким.
Они вошли в квартиру и прикрыли за собой дверь. Чикалин протянул лейтенанту резиновые перчатки.
– Все, что будешь трогать, ставь на место.
– Понятное дело. А что будем искать? Пистолет мы уже нашли.
– Я знаю, что ищу, а ты просто осмотрись.
Работали тихо и аккуратно. Поиски завершились успехом. Майор нашел ботинки Житинского и показал их Школьникову.
– В них он ходил на дело, Саня. Вот и конфетти на подошве. Крепко прилепились веснушки.
– Толку-то что? Без санкции на обыск ни одну улику не подошьешь к делу.
– Теперь есть основательные причины выбивать санкцию. Надо идти в прокуратуру к следователю. Он пробьет. Нас судья и слушать не будет. И это надо успеть сделать до возвращения Житинского из отпуска. Что это у тебя?
Лейтенант держал в руке письмо.
– Это? Не знаю. Под ковром в спальне нашел. Моя мать всегда деньги под палас прятала, вот я по привычке и заглянул под ковер. Меня адрес удивил. «Ул. Петровка, д. 38, отдел по расследованию убийств». Почерк женский.
– Понятно. Американских триллеров насмотрелись. Мы МВД, а не ФБР. Запечатано?
– Нет, надо бы почитать, – сказал лейтенант.
– Раз уж пришли, то все надо проверить и прочитать. Доставай аккуратненько.
Школьников достал несколько листов, развернул их и начал тихо, полушепотом читать:
– «Я не уверена, хватит ли мне мужества отправить это письмо адресату. Но если я умру, а такое не исключено, то умру насильственной смертью. Тогда мое послание найдут при обыске квартиры.
Сейчас мы с мужем уезжаем в отпуск. Я не могу ему перечить, так как очень напугана.
По просьбе моего мужа Генриха Львовича Житинского я дала следственным органам ложные показания. В день убийства моего дяди Адама Францевича Гольдберга моего мужа не было дома. Он появился в четвертом часу утра. С работы ушел в шесть. Никто не знает, где он находился. Я нервничала, его мобильный телефон не отвечал. Придя домой, Генри меня предупредил: если полиция им заинтересуется, я должна сказать, что он весь вечер и ночь находился дома. Объяснять мне он ничего не стал. На следующий день я узнала о гибели дяди. Не смею утверждать, что в этом грехе замешан мой муж. Но мне стало страшно. Генри резко изменился в отношениях ко мне, когда я ему сказала, что коллекцию картин дяди собираюсь передать музею после его смерти, так как являюсь его единственной наследницей. Но если умру я, то мое наследие перейдет к Генри. Может быть, я слишком взволнована и пишу всякую чушь, а потому и не хочу отправлять это письмо, чтобы меня не сочли дурой или сумасшедшей. Скорее всего, я пишу его для собственного успокоения и паника скоро покинет меня. На этом мои болезненные откровения заканчиваются. С поклоном, Екатерина Терехова».
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – промычал майор.
– Надо что-то делать, товарищ майор, – в полный голос заявил лейтенант.
– Что, Саня? Где мы их будем искать? И что будем делать, если найдем? У нас нет прямых доказательств. Пистолет – улика. А в бар в тот вечер любой зайти мог. Надо звонить Липатову на Кавказ. У него башка лучше варит, чем у нас. Как он решит, так и сделаем. А сейчас положи письмо на место. И еще вот что, лейтенант. Нам может понадобиться фотография Кати Тереховой. Передадим ее факсом Липатову. Он сам решит, что делать. Не исключено, что труп неизвестной женщины уже нашли где-нибудь на пляже. Снимок поможет опознанию.
– Мне попадался на глаза семейный альбом. С фотографией Кати проблем нет. Сейчас принесу.
4 июня. Полночь
В офис пансионата Подбельский залез через окно. Он видел, где хранится вся документация, касающаяся приезжих. Шкафы и ящики столов никто не запирал. Деньги в офисе не хранились, и грабителей здесь не боялись.
Хлястик без труда нашел регистрационный журнал и, пользуясь фонариком, начал просматривать все страницы.
Напряжение спало, и на его лице появилась улыбка, когда он наткнулся на одну из строчек: «Евгений Павлович Ашкинази». Это тот самый человек, которого он искал. Все совпадало. Приехал из Москвы. В списках значилось шесть москвичей. Ашкинази! Он же Тапёр. Находится в федеральном розыске. Лучший медвежатник всех времен и народов. Сейфы вскрывает, будто орешки щелкает. Оружием не пользуется, в мокрухе не замечен. Это все, что Подбельский знал о знаменитом взломщике. Никакой опасности из себя не представляет. Поселен в коттедж номер тридцать один.
Хлястик захлопнул журнал и бросил его в ящик стола. Через пятнадцать минут он уже находился возле тридцать первого коттеджа. В окнах темно. Среди экзотической зелени и кустов лунный свет прекрасно освещал белый сказочный домик. Вся эта фантастическая природа и тишина очень хорошо успокаивает нервы и расслабляет. Кого угодно, но только не пятиглазого Хлястика, привыкшего жить в постоянном напряжении, работая личным телохранителем самого Владыки. Тапёр потерял бдительность. Об этом говорили открытые окна. Все коттеджи были однотипными, так что Подбельский знал, в какое окно залезать, чтобы не свалиться на голову спящему. Но Ашкинази тоже не лыком шит. Человек его профессии чует опасность даже во сне. Свою знаменитую винтовку Гриша брать с собой не стал. Такое оружие не годится для ближнего боя. Достать пистолет ни у одного участника банды не было возможностей. Все они сидели безвылазно в своих норах, а потом резко сорвались со своих мест и рванули на Кавказ. Пистолет не семечки, на рынке не купишь, нужны связи и время, чего у них не было. Да и денег осталось маловато на дорогостоящие игрушки. Идея родилась случайно. Подбельский увидел мальчишек на пляже с подводными ружьями. Он посетил магазин спорттоваров и нашел подходящий вариант. Подводный пистолет со стрелой в тридцать сантиметров. Недорого и надежно. Пришлось купить. Штучка оказалась лучше, чем Гриша ожидал. С десяти метров стрела пробила сантиметровый лист фанеры насквозь. Правда, у оружия был свой недостаток. Из него можно выстрелить лишь один раз. Для кого-то этот минус имел значение, для Хлястика нет. Он никогда не стрелял по одной цели дважды. Ему хватало одного выстрела.