– М-да, господин сыщик. Случайно… Случайно, между прочим, только преступления раскрываются. И кролики рождаются. А еще Дзержинский, говорят, случайно в детстве пристрелил из ружья свою сестру Ванду…
Коржак пружинисто поднялся на ноги.
– Смотрите, рисковый вы наш, охрана могла не церемониться. Ваше счастье, что она решила повременить со стрельбой.
– А вы их накажите, – посоветовал Максимов, – за то, что вели себя неправильно, проявляя несвойственный гуманизм и мягкотелую интеллигентность. В следующий раз будут стрелять.
– Валера, ты уверен, что его не надо вздрючить? – хмуро уточнил пострадавший.
– Не надо, – улыбнулся Коржак, – на первый раз прощается. Следите за ними хорошенько, ребята. Спокойной ночи, господин сыщик. Не лезьте куда не просят.
– Спокойной ночи, господин начбез, – раскланялся Максимов. – Я постараюсь следовать вашим инструкциям.
…Утро выдалось лучистым, пронзительно голубым. О ночном дожде напоминала лишь сырость под окном да разводы на коленках. А еще глухая боль под ребрами. Впрочем, боль под ребрами напоминала не о дожде, а о собственной глупости. Максимов сидел на кухоньке, задумчиво разглядывая закипающий чайник. Восемь утра. Размахнувшись, ударил в стену – дрожь прошла по домику. Что-то заскрипело, застонало. Упали часы с тумбочки. Пять минут прошло – показалась Екатерина в полуразобранном виде – всклокоченная, мятая. Загляденье.
– Боже правый… – приоткрыла один глаз. – Вы храпели всю ночь, ироды. Стульчак кто-то из вас не опустил… Меня уже достает этот мужской шовинизм, Костик…
Максимов звонко вскрыл кофейную банку.
– А в передовых странах, Катюша, женщины борются за свои права, заставляя мужчин сидя справлять малую нужду.
– Да что ты говоришь? – изумилась Екатерина. – А как они их заставляют? Над душой стоят?
– Не знаю, – пожал плечами Максимов. – Клопов в унитаз подбрасывают. Чуть что не так – секса лишают. Или в полицию бегут. Ты есть будешь?
– Опять «Даниссимо»? – Она картинно застонала. – А где перепела, фаршированные трюфелями, вымоченными в бруснике?
– Перепелов вымачивают в бруснике? – не понял Максимов.
– Трюфеля вымачивают в бруснике… Послушай, Костик, мне череп вчера не трепанировали?
– Совсем плохо? – посочувствовал Максимов.
– Просто невыносимо.
Екатерина плюхнулась за стол, уставилась с ненавистью на творог.
– Спалось, как на военном плацу во время парада… Мне голос был, – вспомнила ненароком, – явился ночью и поведал, что влипли мы в ужасную историю и только немыслимое везенье позволит из нее выпутаться.
– А третий глаз случайно не открылся? – проворчал, вползая в кухоньку, опухший Вернер. – Отлично выглядишь, Екатерина… Коллеги, это страшно – у меня на форточке оторвалась сетка от комаров, сожрали насмерть…
Чесался он действительно во всех доступных местах. Постанывая, добрался до холодильника и погрузился в холод по самую шею.
– Несчастный, – пожалела Екатерина. – А знаешь, Вернер – достаточно двухсот пятидесяти укусов комаров в течение сезона, чтобы выработать стойкий иммунитет против кровососущих. Привязываешь себя к дереву, терпишь ночку – и все лето свободен. Красота, согласись?
– Остряки, блин. – Обескураженный Вернер выбрался из холодильника, растерянно обозрел кухоньку.
– Только кофе, – скорбно заметил Максимов, – или свежая водопроводная вода. Не стоит лишний раз напоминать, что богатеи народ прижимистый.
– Жмоты, – выругался Вернер. – Я бы лучше дома пиво лупил.
В гнетущем молчании смолотили завтрак, после чего подчиненные выжидающе уставились на начальника.
– Как насчет срочной эвакуации? – встрепенулся Вернер. – Голоса – это серьезно, игнорировать нельзя.
– Я думал об этом, – отмахнулся Максимов. – Прогулялся ночью. Но это плохо кончилось.
– Коленки грязные, – проницательно заметила Екатерина.
– Ага, поскользнулся. Эвакуация не пройдет, коллеги. Будем работать. Выглядим мы, конечно, прелестно, особенно Екатерина, но лучше привести себя в божеский вид. Публика в пансионате взыскательная – высший свет нашего несчастного общества…
– Мы тоже себя не на помойке нашли, – фыркнула Екатерина. – Уж за экстерьер не беспокойся, Константин Андреевич…
Каждый получил ответственное задание и строевым шагом отправился выполнять. Похоже, за прошедшую ночь никого не убили – в пансионате «Боровое» царило спокойствие. Охрана бродила по дорожкам. Максимов обошел здание и неторопливо прогулялся по саду. Садовника Петровича здесь пригрели не зря. Чистота в саду какая-то нероссийская. Яблоньки в белоснежном цвету, вишни. Аромат на всю округу. Клумбы с роскошными тюльпанами – на одних махрово-красные, на других белоснежные, на третьих – полосато-пегие – взращенные с любовью и непревзойденным умением. Гаревые дорожки, обрамленные белым кирпичом и фиолетовыми фиалками. Беседка в центре сада – опрятный теремок, сверкающий пастельной охрой. Пара охранников на резной скамеечке, правда, несколько портили пейзаж. Дружно повернули головы и уставились на Максимова хмуро и с антипатией. Видно, весть о ночных похождениях сыщика уже прокатилась по рядам охранных псов. Максимов изобразил молчаливое приветствие и нырнул в стеклянные двери северной стороны здания.
В бассейне что-то плавало. Поколебавшись, он решил изменить намеченный маршрут и отправился в восточное крыло. Раздвинув хитроумно сплетенные живую фацхедеру и рукотворный плющ, осторожно ступил на скользкое.
Лизавета в символическом купальнике, разбросав ручонки, лежала на водной глади и почему-то не тонула. Глазки широко открыты, остренький носик уставлен в потолок. Тельце худенькое, ладное, отшлифовано кремами и лосьонами, поджарено в солярии. Абсолютно неподвижно, оторванно от беспокойной жизни.
– Все в порядке? – тревожно спросил Максимов.
Жрица милицейской любви совершила круговое движение глазными яблоками, отыскала говорящего и осторожно приподняла правую руку, устремив к потолку большой палец.
– Все вот так… – поперхнулась, хлебнув воды, и мгновенно ушла под воду. Всплыла, молотя ручонками, отфыркалась. – Ну вот, испортили такую тему.
Но раздражения в ее лице Максимов не нашел – а искал внимательно. Девица уверенно держалась на плаву и с интересом разглядывала собеседника. Максимов присел на корточки:
– Простите, что разрушил вашу идиллию, Лизавета, но вы очень напоминали покойницу.
– Терпеть не могу покойниц.
Лизавета беспокойно покосилась по сторонам, подплыла поближе.
– И покойников терпеть не могу. Все в порядке. Вас ведь Костей зовут? Я люблю просто так тупо плющиться и ни о чем не думать.
– А почему бы вам не пойти на озеро и там не расплющиться? – Максимов невольно улыбнулся. Лизавета очень походила на рано повзрослевшего и заматеревшего ребенка. Но улыбка у нее была очень интересная. Вернее, одна из улыбок – поскольку первую из арсенала Максимов уже вчера видел, и она ему не понравилась.