– Куда? – повторила я, вглядываясь в темный угол церквушки.
Луч погас, стало совсем темно, и уже ничего нельзя было разглядеть…
«В каком смысле «уходи совсем»? – думала я, шагая на работу. – Как это понимать? Бабушка хочет предупредить меня о чем-то? О чем? Спасти? А куда уйти?»
Ни до чего путного не додумавшись, я переступила порог родного заведения. Стас при виде меня шмыгнул к себе в комнату, как нашкодивший кот. Все старательно делали вид, что безумно заняты. Как же – хозяин вернулся, отдохнувший, с новыми силами. Не сегодня завтра жди пополнения – какую-нибудь новую юную нахалку. Меня передернуло при мысли о Романе. Раньше он не вызывал во мне протеста, теперь же меня просто трясло от одной мысли о нем. И в первый раз я подумала, что не хочу больше ни видеть его, ни работать с ним. Мысль эта так мне понравилась, что я тут же дала себе слово: как только закончится вся эта… история, рвану отсюда, только пятки сверкнут. Хватит с меня Романа и его девочек. Хватит!
С трепетом я проверила почту. Пусто! На миг я почувствовала удивительную легкость – неужели конец? Он, как вампир, напился крови и успокоился? Он не ответил на мое письмо – то, которое мы сочинили вместе с капитаном. Где было всего три коротких предложения: «Я не понимаю. Что такое «анапелис»? Кто вы?»
День прошел на удивление быстро. Роман, надувая щеки, потребовал отчет за последние три недели, сидел, изучал с умным видом. В двенадцать вызвал меня к себе, спросил:
– Ну, как? Что там у полиции? Ничего нового?
Я ответила, что мне это неизвестно. Следователь не приходил, никого из нас не вызывал. А если его, Романа, интересуют городские… слухи, то баба Броня готова с отчетом. Бьет копытом. Она подружилась с теткой Динки, и та ей рассказывает, как ловят убийцу. Держит в курсе. Роман озабоченно покивал. Он действительно поправился, физиономия – как мяч, и двойной подбородок.
Походив вокруг да около, Роман поинтересовался, о чем мы говорили с Ларисой, когда обедали. И вообще, где были и что делали. Дрянь, а не мужик! Мало ему, что я разбираюсь с его девками, так еще должна и о разговорах с женой доносить. Я сдержанно ответила, что Лариса расспрашивала о Динке. Он испытующе смотрел на меня – подозревал, что я могла проболтаться о его отношениях с жертвой. Я уставилась на него в упор, и он не решился спросить напрямик, так ли это.
Вечером меня встретил Александр и пригласил поужинать в «Прадо». Я спросила, с чего вдруг так торжественно – «Прадо» славится не только кухней, но и ценами. Он ответил, что сегодня ровно месяц, как мы познакомились. И эту дату нужно отметить. Неужели только месяц? Мне казалось, много больше. И столько событий… Невольно я вспомнила Стеллу. Александр молчал, был подавлен, хотя и пытался шутить. Мы оба думали о Стелле. Я уже не чувствовала ревности. Мне было до слез жаль, что ее больше нет. Я взглядывала украдкой на чеканный профиль Александра. Потом положила руку на его плечо. Он тут же обнял меня, прижал к себе, потерся щекой…
Разговаривать нам не хотелось. Есть тоже не хотелось. Мы пили вино, и Александр время от времени подносил к губам мою руку. Людей было немного. Пианист во фраке мягко перебирал клавиши.
– Ты так много для меня значишь, – произнес вдруг Александр. – Ты замечательный человек, Ксенечка. Ксеня… Ты – избранная… Да, да, я не шучу, – добавил он поспешно, заметив, что я собираюсь возразить.
«Девственница в венке», – вспомнила я слова Регины. Мне не нравилось его настроение. Хотя если подумать, то радости в нашей жизни за последний месяц было совсем мало. Вернее, ее не было вовсе.
– Все будет хорошо. – Я положила ладонь на его руку. – Все проходит в конце концов.
– Ты права, Ксенечка, – ответил он. – Все проходит. Я благодарен судьбе за то, что мы встретились.
Терпеть не могу пафоса, но Александр сказал это так просто, что мне не к чему было придраться. Я подумала, что мы действительно могли не встретиться, и почувствовала боль. Александр вошел в мою жизнь как некая закономерность. Мы были как две детали машины или прибора, назначение которых не знали. Я, во всяком случае. Детали сцепились, и механизм заработал – и только Богу одному известно, что получится в результате.
…Мы шли домой, держась за руки. Стоял мягкий, теплый и влажный вечер, уже вполне осенний. Так не хотелось верить, что лето закончилось…
Утром меня ожидало новое письмо. Затаив дыхание, я открыла почту. Белоглазый требовал: «Правду, анапелис, правду! За ложью следует наказание – новая смерть. Смерть среди деревьев».
Он не поверил мне! Он угрожает. Он знал точно, что я и есть этот чертов… анапелис! Или чертова. Не стоило ему отвечать. Что за дурацкие игры! Я почувствовала досаду на капитана Астахова. Белоглазый прекрасно все знает, его не обманут наши неуклюжие потуги.
Я позвонила Астахову и по его просьбе три раза подряд прочитала ему послание. Почувствовав укоризну в моем голосе, он сказал, что мы все сделали правильно, нам важно выиграть время, поторговаться, отвлечь его.
– Смерть среди деревьев… не знаю. Возможно, он просто пугает. Не беспокойтесь, Ксения, – сказал он напоследок, – мы с вас глаз не спустим. И звоните, не забывайте. А вы… ничего не видели?
В его вопросе прозвучала смутная надежда. Кажется, капитан начинал верить мне…
– Ничего.
Я думала, он придет, и почувствовала разочарование. Мне казалось, капитан бросил меня на произвол судьбы. Если бы меня убили, тогда другое дело. Всякие экспертизы, следственные эксперименты, допросы свидетелей. Тут же мне стало стыдно за подобные мысли. Капитан-то при чем? Это – мой крест. И нести его в страхе и ожидании грома небесного придется мне одной. Я подошла к окну, посмотрела на улицу сквозь полоски жалюзи. Где-то там бродил Белоглазый, держа меня под прицелом своего взгляда. Бабушка сказала, уходи. Уходи совсем. Куда? На Мальту? Или это нужно толковать как-то иначе?
– Бабулечка, помоги мне, – попросила я, уставясь в потолок. – Мне страшно. Я ничего не понимаю. Я жду беды.
…В комнате было почти темно. Толстые темные шторы не пропускали дневной свет. Горела неяркая настольная лампа. Человек за письменным столом сидел неподвижно, глубоко задумавшись. Лицо его оставалось в тени. В кругу света лежал лист календаря с закрашенными черными чернилами датами. Человек неторопливо взял со стола черную шариковую ручку и… застыл, словно колеблясь. Приняв наконец решение, он зачеркнул некую дату. Положил ручку, откинулся в кресле и закрыл глаза…
* * *
…Ранние сумерки, томное предвкушение осени. Мы бродили по городу, словно прощались.
– Я хочу на Мальту, – сказала я. – Поедешь со мной?
– Поеду! – сразу отозвался Александр. – Давно собирался. Когда?
Мы обсуждали нашу поездку, а в глубине души я почему-то знала, что этого не будет. Странное состояние покорности и безразличия охватило меня. Я вспоминала, как Белоглазый ударил меня ножом, а я вытянула руку, защищаясь. Вспоминала резкую боль в ладони… Иногда подносила ее к глазам, словно пытаясь рассмотреть следы пореза. Но на ней остался лишь след от ожога. Александр целовал мою ладонь и спрашивал: