– Точно не скажу. Может быть, пару дней назад. Я не обращал внимания… Как раз пару дней назад Хайат отдала ее мне. Она стирает и крахмалит мои рубашки за небольшую плату. Так вот, она отдала ее мне, и я повесил рубашку в свой шкафчик. А сегодня с утра я ее там не обнаружил.
– Хайат стирает рубашки только вам?
– В смысле?
– Виктор Варади тоже пользуется ее услугами?
– Не думаю. Хайат ведь делает это не бесплатно, она прижимистая. А у Виктора – каждая копейка на счету, так что ему приходится обходиться своими силами.
Нищеброд и сквалыга, угу.
– Шкафчики персонала закрываются на замки?
– Ну… Замками это можно назвать весьма условно.
– То есть любой человек из обслуги может открыть замок без проблем?
– Некоторые вообще не закрывают свои ячейки на ключ. Да-да, пожалуй, кроме Виктора никто и не закрывает. Иногда просто забывают это сделать, но до сих пор никаких эксцессов не случалось.
– Понятно. И где же стоят шкафчики?
– На первом этаже, возле черного хода есть небольшая комната, там они и стоят.
Теперь и Субисаррета вспомнил: вчера кто-то из полицейских осматривал подсобку у черного хода – и ничего криминального не обнаружил.
– Скажите, а за последнее время… За последние несколько дней… Может быть, неделю… С Виктором Варади все было в порядке? – инспектору почему-то хочется дать книжному червю последний шанс.
– В смысле? – снова переспрашивает Аингеру.
– Какие-нибудь травмы. Дорожные происшествия…
– Вроде бы ничего. Во всяком случае, он не жаловался и не брал больничный.
– Виктор ведь такой же комплекции, как и вы?
– Э-э… Вы намекаете, что это он мог взять мою рубашку? – после секундного молчания произносит Аингеру.
– Да нет.
– Виктор не стал бы ничего брать, тем более украдкой. Да и зачем ему моя рубашка, если у него есть своя…
Не та ли, которая лежит сейчас в корзине белья?
– Ладно. Спасибо, Аингеру.
На раковине стоит пластмассовый стаканчик с зубной щеткой, дешевым бритвенным станком и тюбиком зубной пасты. Полулысый помазок, пена для бритья и дешевая туалетная вода дополняют унылую картину. У зеркала над раковиной отколот нижний левый край, и сейчас в нем отражается веревка, протянутая над ванной.
На веревке сушатся фотографии.
Версия о фотолюбителе Викторе Варади нашла свое подтверждение. А за сомнительной чистоты шторкой с резвящимися дельфинами обнаружились еще и фотопричиндалы. Они стоят на доске, положенной прямо на ванну: громоздкий фотоувеличитель, несколько неглубоких кюветок, рамки, баночки разной формы и величины. Все это выглядит довольно архаично, но не архаичность оборудования волнует инспектора Субисаррету – снимки, прикрепленные к веревке бельевыми прищепками.
Их около трех десятков, и почти на каждом изображен сам Виктор.
На нескольких снимках Виктор предстает в обличье ши-фу Эла из комикса: ретрошляпа, ретро-пиджак и что-то отдаленно напоминающее пистолетную кобуру под пиджаком. Длинных волос нет и в помине (очевидно, они убраны под шляпу), лицо Виктора выражает самые разные чувства:
гнев
боль
удивление
радость
ярость
горе
сарказм.
Очевидно, Виктор добивался абсолютной кристальности эмоций, они поданы в самом что ни на есть чистом виде, оттого и лицо больше похоже на маску.
Смысл других снимков – показать не эмоции, а физическое действие. Позы, которые при этом принимает Виктор, не выглядят естественными. Во всяком случае, они не свойственны живым людям. Только мертвецам, Субисаррета может поклясться в этом: уж он-то в своей жизни перевидал достаточное количество трупов. Вот Виктор лежит, неловко подогнув под себя ногу; вот – сидит у стены, выпучив остекленевшие глаза и вывалив наружу язык. Вот тело Виктора свисает со стула и кажется переломанным пополам.
Если Виктор Варади – модель, то кто же фотограф?
Не исключено, что он сам, если включить на фотоаппарате режим ожидания.
Субисаррета почему-то склоняется именно к этой мысли, потому что… Потому что Виктор одинок и, по всеобщим уверениям, у него нет друзей. И еще потому, что участвовать в таком странном хэппенинге согласился бы далеко не каждый: от всех, без исключения, снимков подванивает гнилью. Именно так пахнут все порочные тайны, которые их носитель во что бы то ни стало пытается скрыть.
Комикс об Эле и псевдо-Рите пах по-другому, хотя его страницы были просто унавожены вытекшей из фломастеров кровью.
Мармеладки, ириски, печенье. И прочие нежные вещи, которыми перебиваешься, когда рассматриваешь цветные картинки. Субисаррете тоже хотелось бросить в рот мармеладку – все то время, что он наблюдал за приключениями парочки авантюристов. А сейчас – не хочется.
Ему нравится комикс и не нравятся фотографии, вот что.
Присев на корточки, инспектор обнаруживает под ванной еще одну кюветку или, скорее, пластмассовый поддон. Очевидно, Виктор сбрасывал туда все, что посчитал ненужным или испорченным: полностью засвеченные снимки, обрезки фотобумаги; неудавшиеся планы каких-то строений, площадок, пакгаузов и причалов. А где, в таком случае, удачные?
Перекочевали прямиком в комикс.
Продолжая рассматривать снимки, Субисаррета снова набирает телефон гостиничного администратора.
– Инспектор? – голос Аингеру звучит еще глуше и невнятнее, чем в прошлый раз, и Икеру приходится напрягаться, чтобы хоть что-то уловить.
– Скажите, Аингеру, вы слышали об увлечении Виктора комиксами?
– Нет. Ни о чем подобном он мне не говорил. Да и не стал бы он тратить время на такую ерунду. Виктор – серьезный парень.
– Ну да. Но когда я говорил о комиксах, я имел в виду, что он сам их рисует.
– Виктор? – недоумевает Аингеру.
– Да.
– Этого я не знал.
– И о том, что Виктор – фотолюбитель, тоже?
– Впервые слышу от вас. Но я же говорил вам, Виктор – очень закрытый человек, и мы не друзья. А вы уже нашли его?
– Пока нет.
– Может быть… Имеет смысл поискать его в Аквариуме? Он частенько там бывает…
Голос Аингеру звучит все слабее, а потом и вовсе сходит на нет, тонет в бесконечном шуршании и потрескивании. Сигнал параллельного вызова тоже оказывается не таким, как всегда. Он слишком слаб и едва слышен.
Микель.
– Я уже на месте, шеф!
– На месте?
– На стоянке. Нашел вашу машину. Но никакого «форда» тут нет.