Все действующие лица и события романа вымышлены, и любое сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.
Смысла нет перед будущим дверь
запирать,
Смысла нет между злом и добром
выбирать.
Небо мечет вслепую игральные кости.
Все, что выпало, надо успеть проиграть.
Рубаи, Омар Хайям
Можно без преувеличения сказать, что рок-группа «Голоса травы» имела мировую известность. Ее знали и любили в ближнем и дальнем зарубежье, тепло встречали в Германии, Польше и Чехии. С клипа «Голосов» начиналась местная телепрограмма «Новости культуры». Они были культовыми, обожаемыми, во время поездок за ними обозом тянулись фанаты. Руководителю группы, соло-гитаристу Майклу Миллеру, талантливому музыканту, композитору и фантазеру, принадлежала ломающая каноны идея использовать флейту в классическом роке. Когда вдруг вырубался ревущий heavy-metal, а наступившая следом тишина оглушала ничуть не меньше, вдруг раздавался чистый высокий, чуть дрожащий звук мексиканской флейты. Настоящий мексиканец Рауль Рохас выступал со своей соло-импровизацией всего-навсего минуту! Бесконечную и краткую, как миг. Но за эту минуту флейта успевала перевернуть душу и сделать ее чище.
Прозвище Майклу Миллеру дали Мишка-Бегемот за его внушительные размеры. Голос у него был невелик, но владел он им мастерски. Ребята вкалывали на концертах, как черти. Только вились длинные зеленые шарфы – фирменный знак «Голосов». Майкл, терзая гитару, скакал по ходившей ходуном сцене. Ударник – в трансе, с закрытыми глазами, запрокинув голову, – работал на автопилоте. Гудела, как в преисподней, ритм-гитара…
В конце сентября вдруг резко похолодало. С белесых небес сеялся холодный по-осеннему дождь, сменивший паутинки бабьего лета. После концерта, переодевшись, возбужденные, разгоряченные, они, спасаясь от фанов, потянулись к боковой двери, где их ждал собственный автобус. Все были измотаны, но на Мишкину дачу поехали. От сауны отказались, зато выпили много, расслабляясь.
Около полудня следующего дня музыканты и гости сползлись на крытую веранду завтракать – расхристанные, с мутными взорами, желающие только одного: большой кружки холодного рассола, ледяной компресс на лоб и тишины.
– А где шеф? – спросил Сеня у подруги Майкла Алисы.
– Кемарит, – зевнула девушка.
– А ну, Витек, давай, сгоняй за Мишкой, – приказал Сеня, и ударник, как самый молодой, бывший у них на посылках, стал выползать из-за стола, опрокинув при этом кружку с кофе.
– Корова, блин! – прокомментировал Сеня.
Витек появился минуты через три. Лицо его было пепельно-серым, он разевал рот, но оттуда не вылетало ни звука.
– Ну! – рявкнул Сеня, теряя терпение.
– Э-э-э… – проблеял Витек, беспорядочно взмахивая руками…
…Майкл лежал на спине, разбросав в стороны руки с пудовыми кулачищами, синяя махровая простыня едва прикрывала громадный, как гора, волосатый живот. Глаза невидяще смотрели в потолок…
– О господи! – прошептала Алиса, опускаясь на пол.
Майкл умер еще ночью, около четырех, как установила экспертиза. Не от передозировки или с перепоя, как решила группа, а от внезапной остановки сердца. Принимая во внимание образ жизни артиста и постоянные перегрузки, ранний уход его при всей трагичности был предопределен. Месяц назад Майклу исполнилось сорок два.
Город погрузился в траур. С афишных тумб, заборов, телеграфных столбов улыбался Майкл, жизнерадостный, энергичный, рыжебородый. С экрана телевизора он делился творческими планами – телепрограмма повторяла снова и снова последнее интервью с группой.
На кладбище собралась толпа фанов, тысяч пять, не меньше. Музыканты устроили концерт прямо у могилы. Рев тяжелого рока повис над кладбищем. Вдруг музыка стихла. Секунда оглушающей тишины, и соло-импровиз Рауля Рохаса – высокий дрожащий жалобный голос флейты – взмыл к серому низкому небу. Толпа перестала сдерживаться и зарыдала в голос.
Народ до темноты провожал в последний путь своего любимца.
– Мишка, – сказал Сеня, обращаясь к цветочной горе и утирая слезы, – это был лучший концерт в твоей жизни! Спи спокойно, Мишка! Мы тебя не забудем!
Мелодично тренькнул сотовый телефон на тумбочке рядом с кроватью. Мужчина протянул руку, взял его на ощупь, не глядя, и, отвернувшись, не желая тревожить спящую рядом женщину, тихо сказал:
– Ну, что там? Да! – и еще раз нетерпеливо: – Да, да, успокойся! Я тебя слушаю! – Две или три минуты он молчал, потом спросил: – Ты где? – и коротко закончил, не скрывая досады: – Сейчас приеду!
Минуту-другую он лежал неподвижно, рассеянно глядя на березы за окном. Было время ранних октябрьских сумерек, наполненных мягким светом желтых листьев и белых стволов. Потом он осторожно погладил женщину по голове, запустил пальцы в густую гриву вьющихся светлых волос и слегка подергал.
– Просыпайся! – сказал он ласково. – Лопушок!
– Уже проснулась, – ответила она, слегка потягиваясь, и потерлась щекой о его ладонь.
– Я должен уйти…
– Я слышала. Иди. Уходи.
– Не сердись. Это Славик, ты же знаешь, он просто так не звонит.
– Знаю, знаю ваши мужские игры. Все вы такие крутые, супермены, ставка больше, чем жизнь. Все я о вас знаю!
– А кто еще супермен? Твой муж?
– О да, он мужик, каких мало!
– Много ты понимаешь в мужиках!
– Ты, конечно, понимаешь больше. Мой муж – нормальный мужик, правда, без полета. Но я на него не в обиде.
– Еще бы тебе на него обижаться!
Они расхохотались. Мужчина стоял у зеркала, повязывая галстук.
– Может, все-таки со мной? – спросил он, оборачиваясь.
– Нет. Я остаюсь. Ни к чему нам реклама, в городе всегда на кого-нибудь нарвешься. Полно сплетников. Так что попрощаемся здесь. И приезжай скорей! Буду ждать.
Он наклонился к ней, легко прикоснулся губами к уголку рта, она крепко обхватила его руками, притянула к себе и прошептала:
– Не отпущу никуда, никогда, ни на минуту! И никому не отдам.
– Держи крепче, а то уведут, – прошептал он в ответ. Она только расхохоталась. – Это тебе, – вдруг вспомнил он и достал какой-то небольшой предмет из кармана пиджака, с улыбкой глядя на нее. – Вот!
Она, подхватив игру, смотрела на него взглядом маленькой девочки, ожидающей чуда. Мужчина подбросил в воздух коробочку из синего бархата, и его подруга, метнувшись вперед, кошачьим движением ловко ее поймала. Нетерпеливо раскрыла, готовая взвизгнуть восторженно, но, удивившись, только приоткрыла рот. На синем бархате лежала подвеска тусклого стекла, оправленная в массивное кольцо белого металла, в петельку сверху кольца была продета изящная цепочка, концы которой уходили вверх и прятались под бархатом подставки. Вещица выглядела странно – простое кольцо напоминало не ювелирное изделие, а скорее техническую деталь, и тонкая цепочка совсем к ней не подходила.