– Боюсь, если я расслаблюсь еще больше, мой мочевой пузырь лопнет! – рассмеялась я.
Она уже поведала мне обо всем, что случилось на заставе за время моего отсутствия, и я наконец поняла, почему все сходят с ума, а главное, почему Руденчик в таком жутком настроении.
– Замучил тебя Изюбрь, да? – сочувственно спросила Людмила. – Но ты его не бойся: в сущности, он безобиден, хоть и выглядит грозным.
– А мне вот он вовсе не кажется безобидным!
Людмила посмотрела на меня более внимательно.
– Приставал?
– С чего ты взяла?
– Ой, брось – все же очевидно: он с тебя глаз не сводит, повсюду за тобой наблюдает.
– Повсюду?! – испуганно воскликнула я.
– Ну, он, конечно, не следит за тобой – по крайней мере, я так думаю, – попыталась успокоить меня Людмила. – На заставе женщин мало, а тех, кто достоин внимания, – и того меньше. Я, конечно, понимаю – у тебя есть помоложе да поаппетитнее…
– Перестань!
– Этот блондинистый солдатик, Агеев, – просто пупсик! – продолжала Людмила игривым тоном. – Так бы и съела его. Жаль только, что наркоман…
Я едва не бросилась на защиту Дениса, но вовремя прикусила язык.
– Изюбрь – тоже мужик видный, – продолжала разглагольствовать Людмила. – Ты уж извини, что я выдала твой секрет – так он скорее от тебя отстал. Не сердишься?
Я заверила ее, что нисколько не сержусь, не упомянув о том, что Руденчик уже был в курсе моей беременности и слова Людмилы не явились для него откровением. Я до сих пор прокручивала в голове нашу встречу в лесу и ругала себя за свое поведение: за кого он должен был меня принять? Моя реакция на его грубую ласку потрясла меня саму, и я все еще испытывала чувство горячего стыда за то, что, пусть и на мгновение, позволила капитану считать себя настолько доступной!
Подойдя к старинному буфету (бог знает, где они с Акиньшиным сумели разжиться таким здесь, в тайге!), Людмила плеснула себе коньяка в пузатый бокал.
– Тебе не предлагаю, – предупредила она. – Нельзя ведь?
– Конечно, нельзя, – согласилась я, хотя в данный момент не отказалась бы от алкоголя: голова просто лопалась от напряжения. Зато я, наконец, получила представление о том, как живут начальники заставы. Неплохо, прямо скажем: кожаная мягкая мебель, красное и черное дерево, ковры, зеркала в дорогих рамах – ну музей, не иначе!
Присаживаясь напротив и смакуя напиток, Людмила поинтересовалась:
– Все хотела спросить – чего это тебя вдруг в Хабаровск понесло?
Я на секунду задумалась, насколько можно ей доверять. Конечно, она помогла мне с Денисом, да и сегодня выручила, и все же пока никого на заставе нельзя посвящать в наше расследование.
– Да вот, – ответила я беззаботно, – решила, что скоро уезжать, а я так и не повидала Хабаровск – и стоило ехать в такую даль, чтобы так ничего и не посмотреть!
– Тоже мне, нашла Париж! – хмыкнула Людмила. – Да чего ты там не видела – китайцев этих, которых с каждым годом все больше становится? Наши бабы, между прочим, за них замуж выходят – скоро, помяни мое слово, этот город отойдет к Китаю! Ну а я вот собираюсь отсюда сваливать. Пусть Крыласов с Руденчиком продолжают делить территорию, а Акиньшину предлагают хорошее место в Москве. Столько лет этой чертовой границе отдано, пора уж и пожить в свое удовольствие!
Представляю, каких усилий стоило Людмиле так долго прозябать в этом богом забытом месте! Она мечтает о Москве и уже предвкушает, что будет вести светскую жизнь, так не похожую на здешнее унылое существование.
Дома я оказалась в половине второго ночи, но сна не было ни в одном глазу. Разговор с Людмилой подействовал на меня умиротворяюще. Кроме того, я радовалась, что с Арсеном, по крайней мере, все в порядке, да и встреча с Фэем позволяла надеяться, что еще один человек, помимо нас с Денисом, заинтересован в выяснении того, что за мутные дела происходят на заставе. Да, Фэй – не рыцарь без страха и упрека, но мне уже приходилось доверять ему свою жизнь, и я, не колеблясь, сделала бы это снова. С другой стороны, не хотелось бы, чтоб до этого дошло!
Подключив телефон к зарядному устройству, я обнаружила с десяток пропущенных звонков – видимо, они поступили еще до того, как он вырубился, но я просто не слышала тихого пиликанья – мой сотовый весьма деликатен, когда не надо! Три звонка были от Шилова, и, что удивительно, все остальные – от Карпухина. Неужели он нарыл что-то по нашему делу? Едва познакомившись с обитателями заставы, я попросила его разузнать об офицерах как можно больше, но с тех пор прошло уже много времени. Раз у нас ночь, значит, в Питере – около девяти утра (при семичасовой разнице). То есть можно звякнуть майору, раз уж он так меня домогался!
– Ну, где вы ходите, Агния? – раздраженно забубнил в трубку Карпухин, едва я успела пробормотать слова приветствия. – Обзвонился прямо!
– Телефон разрядился, уж простите! А что, есть новости?
– Еще какие. Помните, вы просили выяснить подноготную нескольких офицеров с вашей заставы? Так вот, интересные факты вскрылись!
– Что за факты? – навострилась я.
– Как вы понимаете, мне пришлось трудновато – все, связанное с военными…
– Я понимаю, что вы проделали большую работу! – перебила я. – Уверена, что не зря.
– Ой, не зря, Агния Кирилловна, – подтвердил Карпухин. – Ой, не зря! Значит, в отношении Акиньшина сначала. У него, похоже, в Москве есть здоровая «волосатая лапа»: несмотря на то, что мужик ни разу в жизни ничем не отличился, повышения он получал регулярно. Его послужной список чист, как покрывало девственницы, а между тем на всех заставах, где ему доводилось служить, впоследствии вскрывалась масса нарушений. Тем не менее Акиньшину удавалось выходить сухим из воды: он переводился в другое место аккурат за несколько месяцев до того, как случались проверки!
– Как удачно! – пробормотала я. – Думаете, он имел к нарушениям непосредственное отношение?
– Знаете, как говорят – рыба гниет с головы: ни за что не поверю, что начальство не в курсе того, что у него под носом делается! В любом случае отдуваться за все приходилось преемникам Акиньшина.
– А что за нарушения-то?
– В основном финансового характера. Доказать это невозможно, так как данные мои неофициальные, и человек, который мне их предоставил, будет все отрицать, если что-то всплывет: собственная шкура, как вы понимаете, дороже любой правды.
Перед моим внутренним взором почему-то сразу встал старинный буфет в доме Людмилы: судя по всему, полковник любит комфорт и ни в чем не может себе отказать!
– Хорошо, – вздохнула я, – с ним все ясно, а как насчет остальных?
– Руденчик ваш – мутный тип. О нем, признаюсь, почти ничего разузнать не смог: его досье короткое и скучное до невозможности. Все говорит в пользу того, что он – отличный солдат и офицер, но…