Леночка, с укором посмотрев на родственницу, демонстративно резко встала, отправилась вслед за свекровью. Надежда Прохоровна строго посмотрела на старшую невестку:
– Что ты имеешь в виду, Катарина?
– А? Что? – словно бы опомнилась та. – Так, ерунда. Паша, ты не принесешь мне сигареты? Они в сумочке.
Почему-то Надежде Прохоровне показалось, что Катя намеренно отправляет мужа в дом, что эффектной блондинке тоже не с кем тут поговорить. Распирает ее. А подходящих ушей поблизости не находится. Родня не сплетничает.
Она поерзала на лавке, нерешительно посмотрела на гостью.
– Вы хотите сказать, Катарина, что Серафима переживает не только из-за смерти отца, но и.
Не до конца оформленный вопрос подстегнул красотку.
– Она была влюблена в садовника, как кошка! – выпалила Катарина, кокетливо закусила нижнюю губу белыми зубками, красноречиво посмотрела на бабушку, мол – какова? – Обхаживала Дениса со всех сторон. Бедный мальчик.
– Ты тоже не веришь, что он убийца?
– Не знаю, не знаю, – многозначительно пропела старшая невестка. – У него мог быть мотив.
– Какой?
Катарина вольно откинулась на спинку лавки, посмотрела на фиолетовое небо:
– А что, если Гена заметил, как садовник его дочурку клеит?.. Он вряд ли бы эту симпатию одобрил. Вы ведь знаете, Надежда Прохоровна, что возле сторожки нашли вырванный клочок белой ткани?
Сыщица Губкина глубокомысленно кивнула.
– Он был сухой. А весь вечер тогда шел дождь. То есть, – Катарина, протянув тонкую обнаженную руку вдоль спинки лавочки, склонилась ближе к бабе Наде, – он был оставлен тойночью. Милиционеры все шкафы мне перевернули, искали порванный пеньюар. – Катарина замолчала, пристально глядя на бабушку, которую ее свекровь уже отрекомендовала как необычайно ловкую специалистку по распутыванию всяческих загадок. Усмехнулась. – Но я чиста как снег. У меня в жизни не было белого пеньюара или ночной рубашки. – Отвернулась в сторону. – Я вообще белых одежд не ношу, они меня обкрадывают.
– А кого не обкрадывают?
– Только Веру Анатольевну не подозревайте! – фыркнула весело. – У нее все – хлопок, хлопок, а там ткань тонкая была – секси. Понимаете?
– Нет.
– Ну – секси. Прозрачная. Милиционеры садовнику всю постель перевернули – искали следы женского присутствия. Не нашли.
– Но кто-то ведь бродил в прозрачной ночнушке вокруг его сторожки?
– Если бы она была черной, я бы даже могла сказать кто, – усмехнулась Катарина. – А так. Ленкины шкафы тоже обшарили. Но нашли только два халатика – синий и сиреневый. Она у нас.
Чего там «у них» Ленка, Надежде Прохоровне прослушать не удалось: к столу, медленно возвращаясь от своего дома напрямик через газон, брел Павел Алексеевич.
– Какие они похожие и все-таки разные. Уже были, – с внезапной грустью проговорила Катарина. – Если бы к темпераменту Геннадия добавить голову Павла – цены бы такому мужику не было. – Взяла протянутые мужем сигареты. – Спасибо, дорогой.
Надежда Прохоровна неторопливо прихлебывала чай и думала: насколько можно верить Катарине? Час назад Елена сказала: «мальчик ей понравился». Теперь в симпатиях к садовнику обвиняют ее падчерицу. Что за клубочек здесь завился? Хорошо бы поговорить с подозреваемым. Хорошо бы. Да Вера Анатольевна сказала, что все беседы попусту, Денис твердит: спал крепко, проснулся рано, хотел набрать дождевой воды для умывания, увидел тело Геннадия Алексеевича.
Может, так оно и было. Может.
В пользу парня говорит почти четырехчасовой перерыв между временем убийства и обнаружением тела: Денис вполне успевал сменить одежду, нож через забор перекинуть или в любом углу сада в землю забить.
По мнению Елены, садовника арестовали только потому, что нервный сосед-депутат больно уж орал, больно разорялся. Милиционерам легче было парня увезти, чем вопли про теракт слушать. А так ведь получается, и до суда парнишку могут довести. Милицейские парни висяков с кричащими депутатами не любят. Уши, нервы и погоны берегут.
Возле крыльца, под громкий рев, малышка Майя расставалась с фарфоровоголовой Клавой. «Совсем взрослая» Анфиса тихонько шмыгала носом и плелась за суровой нянькой Женей, уносящей под мышками пупса и младшую сестру. Девочек успокаивали конфетами и обещаниями дать завтра поиграть с Клавой, Тосей и даже тетей Леной.
– Минимум раз в неделю такой концерт, – недовольно поморщилась от детских криков Катарина. – У девчонок таких кукол полный шкаф, но наша Клава.
– Клава недостижима и потому желанна, – покладисто вступил ее муж и обратился к Надежде Прохоровне: – Эту куклу подарила маме еще бабушка, наша Клава – старушка.
– Антиквариат, уже весь измазанный конфетами, – фыркнула Катарина и отвернулась.
Елена убирала со стола посуду, Вера Анатольевна вышла из дому и огорченно объявила:
– У нас все тот же катаклизм. В туалете опять забился канализационный сток. Леночка, на завтра нужно вызывать сантехника.
– Ремонтную бригаду надо вызывать! – тоном, позволяющим предположить, что разыгрывается какой-то давний спор, воскликнул Павел. – Слив надо перебрать уже давно! Скоро весь дом по фекалиям поплывет.
Его матушка спокойно обошла стол, пристроилась рядом с Надеждой Прохоровной и, с тихой печалью глядя на старый дом, произнесла:
– Завтра мы снова вызовем сантехника. Мы с этим домом старимся вместе, вровень, – негромко, скорее всего только для Надежды Прохоровны, проговорила Кузнецова. – Мы вместе ветшаем, храним нашу память, противостоим невзгодам. Эти ступени ремонтировал еще Алеша, наличники мы красили вместе.
– Мама!
– Да, Паша, да. Благородно стареть, не теряя памяти, – это тоже искусство. Не все в мире подвержено реставрации.
– А при чем здесь канализационный слив? – с едва слышимой язвительностью проговорила Катарина, поднялась с лавки. – Спокойной ночи. Пошли, Паша, становится прохладно.
– Доброй ночи, – хором отозвались две «школьные подружки», сын чмокнул маму в макушку и отправился следом за женой к своему дому.
Вера Анатольевна смущенно посмотрела на гостью:
– Увы, Надежда, но теперь мы лишены некоторых удобств.
– Только на эту ночь, – быстро добавила Елена. – Завтра все починят, а пока придется вам бегать к нам. Ни я, ни Катарина никогда не запираем на ночь входные двери.
– У меня есть ночная ваза, – деликатно вставила старшая Кузнецова, – если хочешь, Наденька, Леночка поставит рядом с твоей спальней ведро.
– Вера, дорогая, – усмехнулась Надежда Прохоровна, – я всю жизнь прожила в коммунальной квартире с одним сортиром, так что уж чего-чего, а терпеть привыкла. Добегу как-нибудь до Леночки. Не барыня.