– Слушай, – зашептала горячечно и быстро, бе гая глазами по лицу Романа, – зачем он ей, а? За чем?! Он ей – не нужен. Никогда не был нужен…
Роман выдернул руку.
– Это им решать.
– Да чего там решать?! Марку нужен уход…
Чайник на плите дунул паром сквозь свисток, фанатка подхватилась со стула и, засыпая в заварочный чайник каких-то травок, запричитала, забор мотала:
– Только я, только я знаю, что ему нужно. Как за ним ухаживать, какие лекарства давать, когда, по сколько. – Развернулась всем телом: – Он пришел ко мне! Так было предначертано! Он мой. Пришел ко мне, значит, он мой. – Схватила с тумбы чайник, понеслась к выходу из кухни.
– Подожди! Дай завариться!
Но Виолетта уже скрылась за поворотом к ком на те. Роман покачал головой и шумно выдохнул. Даже если бы Марье было куда сейчас везти мужа, ненормальная поклонница, не исключено, сиганула бы вслед за ним с восьмого этажа прямо на крышу савельевского джипа. Разбилась бы в лепешку, но просто так не отдала своего иконописного гения.
– Заперлись. – Покачиваясь, опираясь плечом о стену, Виолетта вернулась на кухню.
– Им надо поговорить, – спокойно произнес Роман.
– О чем? – опускаясь на табурет и все еще держа в руках чайник, сказала разгромленная по всем фронтам воительница. – Она не слышала его раньше, что может…
– А ты? – перебил Савельев. – Ты – слышала.
– Да! Я слышала! Я видела, я знала, я его чувствовала.
– А Стаса Покрышкина ты знала? – быстро вставил Роман в поток сумбурной речи.
– Кого? – споткнулась Виолетта. Она никак не могла переключиться с видений беседующего где-то за закрытой дверьюсвоегогения на всяческие пустяки.
– Стаса. Соседа Марка.
– Ах, этого… – Губы фанатки брезгливо скривились. – Одноклассника…
– Да, да, Стас Покрышкин.
– А ты, значит, его друг? – Глаза Виолетты неприязненно сощурились, уголки рта задергались в презрительной гримасе, и Савельеву показалось, что эта бесноватая курица может его сейчас ударить. – Ты – от него? Долги вышибаешь?
– Нет. Стас умер. Убит. Виолетта пожевала губами, наморщила лоб:
– Убили, значит, гаденыша…
– Да.
– А кто?
– Подозревают Марью.
– Что-о-о-о?! – Фанатка выпучилась, подалась вперед: – Эту безглазую амебу?! Марью?!
– А может быть, это ты его убила? – невозмутимо воткнул Савельев.
– Я? Хорошо бы. – Виолетта отпрянула. – Давно надо было этого гаденыша пристукнуть.
– Стаса застрелили.
– Пристрелили, значит, – удовлетворенно помотала патлами поклонница. – Допрыгался. Дождался. – И резко подытожила: – Туда и дорога.
– А ты его давно не видела?
– Стаса? Дай-ка припомню… Года три или четыре… Я ему еще обещала зенки выцарапать, если от Марка не отстанет… Это было на биеннале, Стас тогда пришел… На Марке был костюм цвета бордо с золотой полоской, желтое кашне и золотистый платочек в кармане, духи я ему тогда подарила… а носки он – вот жена досталась! – черные надел…
– И больше ты Покрышкина не видела? – Боксер перебил ушедшую в воспоминания поклонницу.
– А? Что? Покрышкина… Нет, не встречала. – И вдруг воодушевилась: – Слушай, а может, это Машка его пристукнула?! А?! Пристукнула и…
– Это не Марья, – снова перебивая, твердо выговорил Роман.
– Да? А может, это – ты? Любовничек…
– Да никакой я не любовник!
– Да ладно тебе, – отмахнулась Виолетта. – У меня глаз наметанный.
Тьфу!
Роман откинулся назад, застрял в щели между холодильником и столом и почувствовал себя беспомощным под усмехающимся взглядом ненормальной курицы.
Пауза затягивалась, – ну и плевать! – и было непонятно, насколько была только что правдива хозяйка с гостем. Роман, набычившись, разглядывал худосочную фигуру и хмуро размышлял – могла ли эта полусумасшедшая растрепанная девица убить Покрышкина?
По всем ее манерам получалось – могла. Засадить пулю в гаденыша, погубившего талант ее умирающего гения…
Но вот… сейчас? Сейчас это вряд ли. Виолетта ни за что не стала бы рисковать, ее главенствующая цель – поймать последний вздох художника. Быть рядом.
Потом, потом – возможно. Ей было бы уже все равно.
Но не сейчас. Она бы рисковать не стала. Могли б поймать, засадить в кутузку и разлучить с последним вздохом.
Нет, не рискнет. Сто раз подумает.
Роман прищурился в раздумьях, Виолетта поняла его взгляд неправильно:
– Переживаешь, не получил ли от подружки СПИД? Савельев не ответил.
– Переживаешь. На кухню, слепо глядя перед собой, вошла Марья.
Бледная как полотно, с запавшими незрячими глазами.
– Уснул, – сказала тихо. (Виолетта подскочила с табурета.) – Не ходи. Он спит. Я укрыла его одеялом.
Застрявший в щели гигант-боксер наблюдал, как заново присматриваются друг к другу две женщины: сидят напротив на табуретах, смотрят в глаза и, пожалуй, ведут безмолвный диалог.
– Сколько ему осталось? – первой проговорила Марья.
– Месяц, полтора.
– Почему так быстро?
– Не повезло, – пожала плечами Виолетта. – Два воспаления легких подряд.
– Почему он ничего не сказал мне?! Фанатка усмехнулась:
– Зачем? Ты вся в работе, у тебя другая жизнь.
– Но – почему?! Почему?! – твердила Марья, раскачиваясь из стороны в сторону. – Неужели он не был во мне уверен?!
– Ты отреклась! Ты отступила!
– Неправда!
– Правда! Ты его бросила!
– Но не в беде!
Виолетта вскочила, подошла к окну, встала спиной к Марье.
– Ты его бросила, – вколачивала монотонно. – Он нуждался в тебе, когда был здоров, но ты даже тогда – не замечала…
– Неправда! – В голосе зазвучали слезы.
– Правда! – выкрикнула Виолетта, обернулась. – Ему не нужна была твоя жалость! Ты отвернулась еще от здорового! А я не отдаю друзей предателям. Сейчас – он мой. Навсегда.
Марья закрыла лицо руками, всхлипнула.
– Уходи. Пожалуйста, уходи.
– Нет, я дождусь, пока он проснется, – сквозь пальцы прошептала Маша.
– Хорошо. Но потом – ты уйдешь.
Марк пробыл в забытьи всего полчаса.
Марья прощалась.
Роман вынул из заднего кармана брюк бумажник, выгреб из него всю наличность – тысяч восемь рублей и двести долларов, положил на кухонный стол: