* * *
Дома, развесив штаны и носки на просушку, Витька засел за магнитофон переписывать траурные марши. Это почему-то отняло довольно много времени. Витьке уже порядком наскучили заунывные завывания, и тут в гости пришел Будкин.
— Я, Витус, принес «АББу» и «Чингисхан», — сказал он, вешая на крючок куртку.
Витька обрадовался и вдвоем с Будкиным с новым рвением уселся за магнитофон. Пока перематывались кассеты, Будкин рассказывал, что его родители привезли ему из Москвы джинсы.
— Фиг ли вы чокнулись на этих джинсах? — неодобрительно пробурчал Витька.
— Джинсы-то — зыко, — неуверенно пояснил Будкин, виновато хлопая девчоночьими ресницами.
— И не зыко ни фига. Штаны и штаны.
— Это у нас штаны, а в Америке — джинсы, — вздохнул Будкин. — Я бы и наши штаны носил, если бы они нормальные были. А так — мама заставляет американские. Что я, Родину продам, если их поношу?
— Обидно просто, — обиделся Витька, которого не заставляли носить американские штаны. — Они нас покупают за эти тряпки, да и все…
— Не покупают ни фига, — упрямился Будкин. — Вот если бы, Витус, меня, например, ЦРУ вербовало или шантажировало, так я лучше бы у нас в тюрьму сел, а не сдался бы, вот так.
Будкин, видно, огорчился за свои новые джинсы, а может, и за родину. Он молча досидел, пока Витька записал себе «Маны-маны», а потом ушел. Витьке стало неловко, что он задел друга, который все равно не был виноват в том, что мама купила ему вражескую одежку. Витька совсем было собрался идти к Будкину мириться, как тут в дверь позвонили.
* * *
Витька пошел отпирать и увидел Колесникова.
— Ты чего меня искупал, защеканец?! — разорался тот, заходя. — Мне знаешь чо от матери было! Тебе бы так! Я же шутил! На фиг ты толкался? Шуток не понимаешь, урод!..
Витька уже устал изумляться житейской простоте Колесникова. Колесо был способен днем подраться с человеком, а вечером прийти клянчить у него, скажем, велосипед покататься.
Колесников прошел на кухню и стал наливать себе чай.
— Родичи-то твои когда приедут? — спросил он.
— В субботу.
— Везет тебе. Мои тоже обещали уехать назавтра к бабке в деревню, а сегодня из-за Брежнева передумали, козлы. Чего им эти похороны сдались? А я уже одну бабу пригласил к себе домой. Чего ей теперь скажу, а?
— Какую бабу? — хмуро спросил Витька. — Анфимову, что ли?
— Ну..
— Она бы все равно не пришла, — почему-то сказал Витька.
— С фига ли? — хмыкнул Колесников. — Обещала уже, понял?
Витька помрачнел. Злоба на Леночку, на этого дурака Колесникова разъедала ему душу.
— Это от квартиры ключи? — спросил Колесников, цапая с подоконника связку. — Дай мне на завтра, а? У тебя же еще родительские ключи для себя есть, да?
— Положи на место! — вскипел Витька.
Колесников быстро сунул ключи в карман.
— Чо ты, — хихикнул он. — Потом отдам, не посею. Ты же вечером все равно с Будкиным гулять пойдешь, а я сюда с Анфимовой приду…
— Не пущу я тебя в квартиру! — возмущался Витька, не решаясь силком выдирать у Колесникова ключи.
— Ничего я твоей квартире не сделаю! Как пацана прошу… Или ты, чо, влюбился в Анфимову, да? Она же страшная, ее на горке даже мацать никто не хочет. Влюбился, да?
Сердце у Витьки тяжело заколотилось, а мысли смешались. С Колесом всегда так: не поймешь почему, но всегда делаешь то, что ему надо.
Колесников удовлетворенно похлопал себя по карману с ключами и из другого кармана вытащил пачку презервативов.
— Зырь, — предложил он.
Он распечатал один, натянул его на палец, повертел пальцем перед глазами и заржал, словно в жизни ничего смешнее не видел.
— Я их у тебя оставлю, — сообщил он. — А то если мои предки найдут их, меня вообще зарежут. За что, спрашивается? Наоборот, радоваться нужно, что сынуля ими пользуется, а не просто так.
Колесников открыл холодильник и положил презервативы в дверку.
— Тебе Анфимова все равно не даст, — безнадежно сказал Витька.
— Даст, — уверенно заявил Колесников. Подумав, он беззаботно добавил: — Ну не даст, так я ей пососать велю.
Этот разговор каждым словом бил Витьку под дых. Витька сидел скорчившись, молча. Колесников шумно хлебал чай.
— Колесников, а тебе самому кто-нибудь предлагал пососать? — мертвым голосом спросил Витька.
— Еще, Витек, не нашлось такого резкого парня.
— Колесников, а пососи у меня, — предложил Витька.
* * *
Наконец Колесников уперся, выбросив презерватив, который он натягивал на палец, в мусорное ведро. Витька достал его оттуда, завернул в бумажку и сунул в карман, чтобы при случае выбросить. Мама с папой, наверное, тоже его зарезали бы, если бы увидели в ведре презерватив.
Спать Витька лег рано, но долго не мог заснуть. В животе дикобразом сидела досада на себя самого: ну почему он так смалодушничал перед Колесниковым и не забрал ключи? Хотя, с другой стороны, ему было страшно завидно. Не у него в квартире, так где-нибудь еще Леночка бы все равно уединилась с Колесниковым. А как Витька мог отделаться от этой зависти? Только поставить себя в такое положение, где ему волей-неволей пришлось бы сделаться равнодушным. То есть отдать ключи. «Нет, фиг, — с решимостью отчаяния твердо постановил Витька. — Завтра выгоню Колесо, и все. Не бывать ему здесь с Леночкой».
Ну и что? — звенела в ушах тоска. Какая разница: здесь — не здесь… Леночка всем, и ему в том числе, предпочла Колесникова. Бездарного и глупого, как пробка. Ну почему не я? — ныло в груди. Ну разве я хуже?
«И черт с тобой, Анфимова! — озлобился Витька. — Если сама дура, так и водись с дураком». И Витька, словно бы, мстя Леночке в душе, стал вспоминать все, что у него было с девчонками.
А было, собственно говоря, почти ничего. Вспоминалось вообще одно-единственное. С этой Веткиной из восьмого «бэ».
На Новый год родители потащили Витьку с собою к своим друзьям. Там же оказались и родители Ветки с Веткой. Их обоих, чтобы не мешали, отправили в дальнюю комнату смотреть «Голубой огонек». До этого Витька с Веткой даже не здоровался, даже не знал, как ее зовут, хоть и видел в школе каждый день. Витька молча повалился на диван, закутался в плед и стал смотреть телевизор. За стеной раздавалась музыка, звон посуды, смех, стук табуреток, музыка, шарканье ног.
Ветка сидела на стуле, но ей было плохо видно. На экране с визгом плясали толстые женщины в полушубках и кокошниках. На них падал бутафорский снег. Ветка встала, закрыла дверь, чтобы взрослые не так галдели, щелкнула задвижкой и села поближе к телевизору на диван. Потом она сказала, что ей холодно, и укрыла колени уголком пледа. Потом сбросила тапки и забралась под плед. Она первая притиснулась к Витьке и полезла руками. Витька тоже потащил вверх ее юбку. До самого конца «Голубого огонька» они возились друг с другом. Потом попробовали сделать все как взрослые, но ничего не вышло. Потом Ветка уснула, и Витька, отвернувшись, тоже уснул.