— Ты слишком добрый, Витенька… А они воспользовались тем, что ты можешь собою пожертвовать. Только стоило ли жертвовать для них? Я знаю, что ты переживаешь. Ты сильный, но мне тебя ужасно жалко. Я бы никогда не смогла поступить так, как они. Ты не расстраивайся… Не думай, что тебя никто не любит. Плюнь на них. Я тебя люблю, всегда любила и буду любить. Ты единственный, кого я могу любить.
— Я тебя тоже очень люблю, Сашенька, — ответил Служкин.
Из дверей конструкторского бюро выглянула какая-то тетка.
— Рунева, хватит обниматься, дело ждет! — крикнула она.
— Сейчас иду, — ответила Саша, не оглядываясь и не делая попытки высвободиться из рук Служкина. Тетка захлопнула дверь, и Саша вдруг горячо зашептала: — Витенька, я очень-очень хочу, чтобы ты пришел ко мне сегодня… Отпросись, соври, убеги — но приходи, на всю ночь, до утра… Я умру сегодня без тебя, Витенька…
— Вот тебе и раз! — ошарашено вырвалось у Служкина.
— Обещай мне, что придешь!.. — умоляюще требовала Сашенька.
— Обещаю, — сказал Служкин.
Он вышел из заводоуправления совершенно обалделый. Дома он лег на диван и с головой укутался одеялом. Через час пришла Надя, привела Тату. Служкин лежал по-прежнему.
— Ты чего в постель залез не раздеваясь? — спросила Надя.
— Я заболел, — ответил из-под одеяла Служкин.
Еще спустя час он вылез и набрал на телефоне номер Ветки.
— Алё? — быстро отозвалась Ветка.
— Будьте добры Колесникова к телефону, — чужим, хриплым голосом попросил Служкин и вскоре услышал солидное милицейское откашливание.
— Колесников, — строго сказал Колесников.
— Служкин, — в тон ему сказал Служкин.
Колесников некоторое время мучительно мыслил.
— Слушай, — избавил его от страданий Служкин. — Я сегодня встретил Руневу. Она Ветки боится и не звонит тебе. Она просила передать, что ждет тебя сегодня на ночь.
— Э… — отупел Колесников. — Она?.. А-а… Блин, классно! Спасибо, Витек, что позвонил! Спасибо!
— Да не за что, — ответил Служкин и повесил трубку.
После уроков Градусов, коварно изловленный Служкиным, сопя, мыл пол в кабинете географии, а Служкин с отцами обсуждал предстоящий поход. Служкин сидел за столом, расстелив перед собой потрепанную карту. Придвинув стул, рядом основательно устроился Бармин. Овечкин и Чебыкин уселись напротив за парту. Деменев притулился на подоконнике. Тютин тревожно торчал за плечом у Служкина и с ужасом вглядывался в извилистую линию реки.
— Вы давайте все конкретно объясните, — потребовал Бармин.
— Объясняю конкретно, — начал Служкин. — Выезжаем в четверг вечером, ночью в Комарихе пересадка, и утром мы на станции Гранит.
— Вот она. — Бармин на карте прижал станцию ногтем, чтобы она не убежала, как таракан.
— От станции до реки километр. На реке собираем катамаран.
— Целый километр? — охнул Тютин. — А точно? Не три? Не пять?
— А катамаран нас выдержит? — осведомился Бармин.
— Выдержит… Ну и дальше плывем пять дней.
— Деревни по пути будут? — выяснял Бармин.
— Одна. Межень. Вот она.
— А чего интересного мы на реке увидим? — спросил Овечкин.
— Много разного… Расскажу по ходу пьесы.
— А погода, погода какая будет? — беспокоился Тютин.
— Не знаю, не Господь Бог. Плохая, наверное.
— Промокнем, простудимся… — страдальчески прошептал Тютин. — Виктор Сергеевич, вы умеете первую медицинскую помощь оказывать?
— Последнюю умею. Медными пятаками глаза закрывать.
— Лишь бы не соскучиться, — плотоядно сказал Чебыкин, — а погода — фигня. Порогов бы побольше, завалов там лесных, чтоб по-пырому.
— Порог будет перед Меженью, Долган — да? — вспомнил Бармин.
В дальнем конце кабинета Градусов яростно запыхтел и начал швырять шваброй стулья.
— А сколько у нас палаток будет? — продолжал допрос Борман.
— Одна на всех. Я возьму большую шатровую.
— Чур, я посредине сплю, — быстро вставил Тютин.
— А жратвы хватит?
— Я оч-чень много ем… — тихо шепнул Тютин на ухо Служкину.
— Хватит, — заверил Служкин. — Раскладку я сегодня вечером составлю, а вы завтра зайдите ко мне и перепишите, кому чего и сколько покупать.
Служкин и отцы еще долго обсуждали все тонкости, потом Служкин диктовал список снаряжения, перечень вещей и одежды, высчитывал цены. Все это время Градусов сидел на задней парте и задумчиво возил шваброй в проходе. Наконец отцы двинулись на выход, озабоченно переговариваясь. В кабинете кроме Градусова как-то незаметно остался Деменев.
— Виктор Сергеевич, — блестя глазами, негромко спросил он. — А девки? Девки же еще хотели!..
— Какие девки? — удивился Служкин.
— Ну… Митрофанова с Большаковой.
— Почему же они мне-то ничего не сказали? Я как должен про их намерения узнавать — гадать по бараньим кишкам?
— Они стеснялись.
Деменев выбежал и через некоторое время втолкнул в кабинет смущенных Машу и Люську. Увидев Служкина, Люська вдруг почему-то вытаращила глаза, словно бы ей до этого сообщили, что Служкин умер и уже погребен. Служкин указал девочкам на парту перед собой.
— Значит, в поход хотите?.. — переспросил он, глядя на Машу.
Маша посмотрела на Служкина и покраснела.
— Чего вы это вдруг разохотились?.. — риторически спросил Служкин, но Люська оказалась словно бы неожиданно потрясена этим вопросом и ошеломленно уставилась на Машу, будто прозрела: «А чего это и вправду мы такие дуры?..»
— Поход — это ведь дело муторное, — передвигая по своему столу различные предметы, сказал Служкин. — Придется таскать тяжести, трудно ехать, спать в сыром спальнике, все время что-то делать — ставить палатки, варить жратву, отскребать котлы в ледяной воде… Будет грязно, холодно, непременно попадем под дождь, стрясутся какие-нибудь беды, а крыши над головой нет, горячего душа нет, и все трудности надо преодолевать самостоятельно. А мы будем неприлично ругаться, пьянствовать и никто даже не попытается хоть маленько за вами поухаживать, помочь…
— Ну и что? — негромко сказала Маша и пожала плечами.
— Можно подумать, пацаны здесь за нами ухаживают! — возмущенно выпалила Люська.
— Ну смотрите… А родители вас отпустят?
— Отпустят, — твердо пообещала Маша.
— Меня уже отпустили! — независимо заявила Люська.