Муж пришел около десяти вечера, она решила уже не вставать. Он долго ходил по комнате, громко скрипел дверцей шкафа, не гасил свет. Вета вспомнила, что хотела поговорить с ним серьезно, спросить, где он пропадает вечерами, но тяжелая дремота никак не отпускала, так что она покорилась судьбе и отложила разговор на завтра.
Вета собиралась проведать Глеба Николаевича через день, потому что следующий вечер у нее был занят. И день тоже, так уж совпали ее основная и дополнительная работы.
Всякий раз, когда она начинала думать о работе, губы кривила грустная усмешка. А профессор Сперанский еще сберег для нее свои научные наработки. И так радовался – возьми, Веточка, тебе это очень поможет в работе…
Знал бы старик, чем она сейчас занимается!
Институт, где Вета трудилась после окончания университета младшим научным сотрудником, тихо загибался после перестройки. Вета успела собрать материал для диссертации, но, когда подошел срок защиты, ее научному руководителю неожиданно подвернулась годичная командировка в Германию, Вету передали другому человеку, у которого были свои аспиранты, и он вовсе не горел желанием продвигать ее. В общем, время было упущено, на следующий год ее тему вообще не включили в план, потом сократили ее должность, и пришлось уволиться. В научные институты без степени брали только лаборанткой вовсе уж на грошовую зарплату. Вета пошла в школу учителем истории, причем опять-таки без связей и опыта ее взяли только в обычную среднюю школу, расположенную в соседнем дворе. Выдержала она там три года и вспоминает это время с зубовным скрежетом и душевным трепетом.
За время работы в школе Вета познала жизнь во всех ее проявлениях, узнала, что такое толпа неуправляемых, совершенно диких подростков, видела, как умирает от передоза тринадцатилетняя девочка, с трудом отняла второклассника у четырех пьяных мерзавцев шестнадцати лет. Мальчик попал в больницу в шоковом состоянии, самой Вете наложили несколько швов. Да еще потом она едва не спустила с лестницы мамашу одного из четырех парней, которая явилась предлагать Вете деньги и угрожать расправой в случае неповиновения.
Тогда совершенно неожиданно помогла свекровь, она так разоралась, что соседи вызвали милицию.
В школе Вете приходилось работать кем придется. Взяли ее историком, однако старенькая литераторша вечно болела, так что Вета вполне сносно научилась раскрывать перед старшими учениками образ Наташи Ростовой и вдалбливать пятиклассникам правописание корней «кос – кас». Замещала Вета и географичку, у которой сын как-то сломал руку. Проводила с девочками урок домоводства – что-то они там шили, а Вета тем временем читала книжку.
После того случая с наложением швов Вета поняла, что терпение ее иссякло, и, несмотря на то что до конца года было еще далеко, написала заявление об уходе. А дальше начались изнурительные поиски работы. Школу Вета исключила сразу, а кому еще нужна выпускница исторического факультета?
В конце концов удалось устроиться в музей истории водопровода при Водоканале (все-таки по специальности!). И поскольку платили там очень мало, Вета занималась еще репетиторством – подтягивала школьников по русскому языку. Получалось это у нее неважно, уж больно дети попадались ленивые.
Два дня она крутилась как белка в колесе, потом наступили выходные, которые Вета провела дома, занимаясь хозяйством, после чего так устала, что позабыла о всех своих благих намерениях. Муж мелькал где-то рядом, но Вете никак не удавалось его отловить, чтобы побеседовать спокойно. То ему звонили, то свекровь вертелась поблизости, то по телевизору шли новости, а муж очень не любил, когда его отвлекают.
В понедельник ей на мобильный позвонила Мефодьевна.
– Что у вас? – вскинулась Вета. – Случилось что-нибудь?
Вета не слишком обеспокоилась, поскольку старуха по просьбе профессора звонила ей и раньше.
– Случилось… – протянула старуха не своим, хриплым голосом.
– Я завтра зайду! – крикнула Вета по инерции, но тут же замолчала.
Горло перехватило, сердце колотилось о ребра сильно-сильно и, наверное, поэтому заболело.
– Уж теперь спешить некуда, – ответила Мефодьевна едва слышно, – умер Глебушка-то…
– Как? – вскрикнула Вета, но тут же опомнилась.
Ведь для нее не была неожиданностью такая весть, ведь она чувствовала еще в прошлую встречу, что с профессором все плохо, очень плохо. И вот не нашла времени, чтобы навестить его в последний раз, нет ей прощения!
– Умер он вчера рано утром, – монотонно говорила старуха. – Я «Скорую» вызвала, доктор сказал – сердце. Уж после его увезли. А сегодня эти заявятся, родственнички. Так ты уж приходи тоже, а то как бы чего не вышло. Ты – наследница, сама с ними и разбирайся.
– Буду к шести, – вздохнула Вета, поглядев на часы.
Снова она с болью в сердце звонила в знакомый звонок, только Мефодьевна на этот раз открыла сразу, как будто ждала за дверью.
Вета сразу же заметила, что старуха очень сдала, щеки ее ввалились, глаза смотрели не сурово, как обычно, а печально, опустошенно, растерянно. Еще бы, ведь без малого сорок лет провела она в этой квартире, а теперь ей куда…
Вета не выдержала и ткнулась Мефодьевне в плечо, стараясь удержать подступившие слезы. Старуха не стала Вету голубить, она отстранилась, не резко, правда, но решительно.
– Там они уже, в кабинете, – прошептала Мефодьевна, и Вета поняла, что старуха советует ей не расслабляться перед родственниками покойного профессора Сперанского.
Сегодня Мефодьевна и тапочек не предложила, и руки мыть не заставила, и от этого до Веты наконец дошло, что ее учителя, человека, которого она любила и уважала много лет, уже нет на свете. От этой мысли стало так плохо, что Вета невольно остановилась, стараясь унять ноющее сердце.
Дверь в кабинет была открыта, чего в прежние времена не водилось. Комната выглядела чужой, потому, наверное, что любимое кресло профессора стояло пустым и голым, не было на нем ни подушки, ни пледа. Все дверцы шкафов и ящики стола были выдвинуты, вещи сдвинуты с привычных мест. И еще из комнаты на Вету одуряюще пахнуло резкими духами, так, что она едва не задохнулась.
По кабинету расхаживала энергичная высокая брюнетка в ядовито-малиновом костюме и таких же малиновых сапогах. Каблуки у сапог были такие тонкие и высокие, что их спокойно можно было использовать как холодное оружие.
– Здравствуйте, – сказала Вета тихо.
Брюнетка, которая как раз взяла в руки пресс-папье, резко повернулась и уронила бронзового кудрявого мальчика на пол. Вместе с такой же кудрявой собачкой. Вещь была тяжелая, и, разумеется, ничего с ней не случилось, только на паркете совсем рядом с острым носком малинового сапога осталась выбоина.
– Простите, – смутилась Вета, – я не хотела вас пугать…
Брюнетка внимательно обследовала сапог, убедилась, что с ним все в порядке, и только после этого перевела взгляд на Вету. Жесткие волосы ее были сколоты на затылке большой малиновой заколкой с блестками и воинственно торчали в разные стороны. Глаза смотрели неприветливо. Не украшал лицо и длинный нос, загибающийся чуть вниз. И довершал картину большой рот с узкими губами, накрашенными опять-таки малиновой помадой.