«Пока не позволила!» — сама для себя игриво уточнила Валерия, вспоминая как легкая приятная дрожь прошла по ее телу и захватило дух, когда Людвиг на прощание сжал ее в своих, не по возрасту стальных, волнующих объятиях.
А из водопроводного крана, переливаясь через вазу, всё текла и текла вода…
Санкт-Петербург,
18 августа 2009 года,
вторник, 10:26 мск
«Позор на мою седую голову! Дожили! Это ж надо умудриться заплутать на Васильевском аки в трех соснах!» — не переставал ворчать Мешечко. Они с Ольгой несколько раз обошли квартал, ограниченный 15-й и 16-й линиями, а искомого дома № 76/1, в котором проживало семейство Калугиных, отыскать никак не могли. Отчаявшись, Андрей дозвонился до конторы и попросил Северову перепроверить адрес по ЦАБу [14] . После чего ларчик, как обычно, открылся с полтычка: выяснилось, что в пресс-службе ГУВД всего-навсего перепутали цифру с буквой и на самом деле искомый объект проживает в доме №<N>7-б.
— …Дебилы! Двух знаков правильно срисовать не могут! Связисты с общественностью, мать их! — выругался по телефону Андрей. — Что ж за служба такая идиотская: вечно в ней всё течет, но ничего не меняется?! Ладно, Наташ, огромное тебе мерси. Да, вот еще что, забыл сразу попросить: будь ласка, пробей мне контейнера одного «майбаха». — Мешечко продиктовал номер. — Нет, по нарушениям не надо. Кто ж в здравом уме такую тачку тормозить будет? Да… Нет-нет, совсем не горит. Просто когда время будет. Да…
…Через пятнадцать минут они с Прилепиной стояли на грязной, похоже не убиравшейся со времен октябрьской революции 1993 года лестничной площадке, перед вертикалью дверных звонков на косяке обшарпанной двери.
— Чего надо? — недовольно поинтересовался жилец с ярко выраженной кавказской внешностью, после того как Андрей трижды втопил кнопку звонка.
— Здороваться надо… День добрый. Калугина Людмила Петровна дома?
— У нее другой звонок. Вот этот.
Кавказец показал какой именно.
— А вы нас не проводите, раз уж мы все равно вас сдернули?
— Направо, вторая по коридору дверь, — проложил курс жилец, равнодушно запуская гостей.
Ольга и Андрей прошли длинным сумеречным коридором коммунальной квартиры, чудом разминулись со старушкой, которая осторожно, боясь расплескать, несла кастрюлю с чем-то вкусно пахнущим, добрались до нужной двери, постучались и, не дожидаясь ответа, толкнулись внутрь…
…Судя по напряженным, сосредоточенным лицам старшей и младшей Калугиных, к их визиту готовились. И готовились тщательно.
— Добрый день! Извините, мы тут у вас немножечко заплутали, а потому припозднились. Старший оперуполномоченный по особо важным делам Мешечко Андрей Иванович. Это я вам вчера звонил. А это — моя коллега, Ольга Николаевна.
— Здравствуйте. Я — Людмила Петровна. А это моя дочь Элла. Присаживайтесь. Может быть, чаю?
— Нет-нет, спасибо. У нас мало времени, поэтому давайте сразу к делу. Нам поручено разработать меры вашей безопасности в соответствии с вашей просьбой, озвученной на «горячей линии» с начальником ГУВД.
Калугина-старшая беспомощно посмотрела на дочь. И та, собравшись с мыслями, взяла бразды разговора в свои руки:
— Видите ли, Андрей… э-э-э-э.
— Иванович.
— Видите ли, Андрей Иванович. Моя мама — человек уже не очень молодой, но при этом очень эмоциональный. По жизни ей присущи как разного рода фобии, так и ничем не обоснованные порывы. Наглядный пример — эта история. Получив письмо от нашего соседа, от Маркелова, мама разволновалась и испугалась. Но если вы знакомы с нашими обстоятельствами, должны понимать, что это была вполне естественная реакция. Ну, вы меня понимаете? — Элла взяла паузу, но, так и не дождавшись подтверждения понимания, продолжила: — Я для мамы по-прежнему та самая, маленькая девочка, жертва насилия. И если я сумела найти в себе силы перебороть, пережить эти жуткие воспоминания, то вот мама до сих пор носит их в себе. Звонок в газету был для нее лишь выплеском эмоций. Но теперь, успокоившись и призвав на помощь разум, мы понимаем, что никакой реальной угрозы не существует.
Мешок заинтересованно глянул на Эллу:
— Что-то я не пойму, к чему вы клоните?
Та чуть поморщилась и, вздохнув, принялась «разжевывать»:
— Согласитесь, человек, который освобождается условно-досрочно, и без того находится под контролем милиции? Случись что с нами, он будет первым подозреваемым. Осознавая это, Маркелов, конечно же, не станет делать нам ничего дурного. Напротив, проживая здесь, он вынужден будет пылинки с нас сдувать. Логично?
— Весьма. Вы, Элла, часом не на юридическом учитесь?
— Нет. Я на третьем курсе «тряпочки» [15] . А что?
— Просто у вас весьма специфическое мышление. Более свойственное юристам, нежели дизайнерам, — объяснил Андрей. — Итак, вы хотите сказать, что вызов, грубо говоря, был ложным?
— Не думаю, что здесь уместно слово «ложь». Правильнее сказать «заблуждение»… В общем, мне кажется, что никаких особых мер безопасности в отношении нашей семьи изобретать не нужно. Достаточно визитной карточки с номером телефона, по которому мы могли бы позвонить в случае чрезвычайной ситуации.
— Ну, визитка — это вообще не вопрос. — Мешечко порылся в карманах и протянул девушку карточку. — Держите. Вот только для того, чтобы отчитаться перед своим руководством, мы обязаны оформить официальный отказ. И это должна сделать Людмила Петровна, собственноручно.
Калугина-старшая с немым вопросом обратилась к дочери, и та тихонько кивнула ей в ответ.
— Хорошо, я согласна. — Порывшись в комоде, она достала тетрадку, ручку и села за обеденный стол. — Как писать? На чье имя?
— На имя начальника ГУВД. Вы же непосредственно к нему обращались за помощью? А писать можно в произвольной форме.
Пока потерпевшая, не желающая считать себя таковой, сочиняла текст, доселе молчавшая Прилепина невзначай поинтересовалась у Эллы:
— А вы не разрешите взглянуть на письмо вашего соседа? Маркелова?
— К сожалению, мы его в тот же день порвали и выбросили, — виновато развела руками Элла.
— Тогда, быть может, вы по памяти перескажете нам текст? Хотя бы приблизительно?
— Да там ничего такого особенного и не было. Дескать: «не ждали?», «скоро вернусь», «вы сломали мне жизнь». И прочее подобное бла-бла.
— Он еще требовал приготовить какие-то деньги, — напомнила вдруг Людмила Петровна, но, поймав на себе испепеляющий взгляд дочери, резко умолкла и снова склонилась над листком.