– Но…
– Пункт номер два. Его поведение с девушкой также было поведением другого человека. Это не Сессл познакомился в кино с Дорис Эванс и убедил ее приехать в Саннингдейл, а человек, именовавший себя Сесслом. Вспомни, Дорис арестовали только через две недели. Она никогда не видела труп. В противном случае она бы всех ошеломила, заявив, что это вовсе не тот человек, который пришел с ней на поле для гольфа и вел безумные речи о самоубийстве. План был тщательно обдуман. Девушку пригласили на среду, когда дом Сессла должен был пустовать, а шляпная булавка должна была указывать на то, что преступление совершено женщиной. Убийца встречает девушку, приводит ее в бунгало, угощает ужином, затем ведет на поле для гольфа и, добравшись до места преступления, размахивает револьвером и пугает ее до смерти. Когда она убегает, ему остается только вытащить труп и оставить его лежащим на метке. Потом он бросает револьвер в кусты, связывает в узел женские кофту и юбку и, теперь я перехожу к догадкам, идет в Уокинг, находящийся всего в шести или семи милях, откуда возвращается в Лондон.
– Подожди минутку, – остановила его Таппенс. – Ты не объяснил одну вещь. Как быть с Холлеби?
– С Холлеби?
– Да. Признаю, что двое игроков сзади не могли видеть, Сессл это или нет. Но ты не убедишь меня, что человек, игравший с ним, был до такой степени загипнотизирован голубым пиджаком, что ни разу не взглянул на его лицо.
– В том-то вся и суть, старушка! – воскликнул Томми. – Холлеби все отлично знал. Я принимаю твою теорию, что подлинными растратчиками были он и его сын. Убийца должен быть человеком, хорошо знавшим Сессла, в частности, знавшим, что его жены и слуг не будет дома в среду, и имеющим возможность сделать слепок ключа от его бунгало. Думаю, Холлеби-младший соответствует этим требованиям. Он примерно того же возраста и роста, что и Сессл, и оба были гладко выбриты. Возможно, Дорис Эванс видела в газетах несколько фотографий убитого, но, как ты только что заметила, на них видно лишь то, что это мужчина.
– Неужели она никогда не видела Холлеби в суде?
– Сын вообще не фигурировал в деле. Ведь он не мог дать никаких показаний. Место свидетеля занимал старший Холлеби с его железным алиби. Никому и в голову не пришло спросить, чем в тот вечер занимался его сын.
– Да, все сходится, – признала Таппенс. Помолчав, она спросила: – Ты собираешься сообщить все это полиции?
– Не знаю, станут ли они слушать.
– Станут, будьте уверены, – неожиданно произнес голос позади.
Обернувшись, Томми увидел инспектора Мэрриота, сидящего за соседним столиком. Перед ним лежало яйцо-пашот.
– Часто захожу сюда на ленч, – объяснил инспектор. – Как я сказал, мы с удовольствием вас выслушаем, фактически я уже выслушал. Должен вам сообщить, что мы были не вполне удовлетворены этой историей с компанией «Поркьюпайн» и подозревали Холлеби, но у нас не было доказательств. Они были слишком ловкими. Потом произошло убийство, которое, казалось, опровергало все наши подозрения. Но благодаря вам и вашей жене, сэр, мы устроим молодому Холлеби очную ставку с Дорис Эванс и посмотрим, узнает ли она его. Думаю, что узнает. Ваша идея насчет голубого пиджака была весьма изобретательной. Я позабочусь, чтобы заслуги блистательных сыщиков Бланта были признаны.
– Вы очень славный человек, инспектор, – с благодарностью промолвила Таппенс.
– Вы бы удивились, узнав, какого мы в Ярде высокого мнения о вас двоих, – отозвался достойный джентльмен. – Могу я спросить, сэр, что означает этот кусок бечевки?
– Ничего, – ответил Томми, пряча в карман упомянутый предмет. – Всего лишь дурная привычка. А что касается молока и ватрушки, то я на диете. Диспепсия на нервной почве. Бизнесмены всегда ей подвержены.
– Вот как? – Инспектор покачал головой. – А я подумал, что вы, возможно, читали… Ладно, это не имеет значения.
Но его глаза смеялись.
– Что… – начала Таппенс и сразу умолкла.
Она только что вошла в личный кабинет мистера Бланта из смежной комнаты с табличкой «Клерки» и была удивлена, застав своего супруга и повелителя приложившим глаз к потайному отверстию с видом на приемную.
– Ш-ш! – предупредил ее Томми. – Разве ты не слышала звонок? Это девушка, и довольно симпатичная, по-моему, она весьма недурна собой. Элберт сейчас заговаривает ей зубы обычным трепом о моей телефонной беседе со Скотленд-Ярдом.
– Дай-ка мне взглянуть, – потребовала Таппенс.
Томми неохотно отодвинулся, и Таппенс в свою очередь приложила глаз к отверстию.
– Действительно недурна, – признала она. – А ее одежда – последний крик моды.
– Она просто красавица, – не унимался Томми. – Похожа на девушек, о которых пишет Мейсон [28] , – симпатичных, красивых и умных, но отнюдь не дерзких и не нахальных. Пожалуй, сегодня утром я сделаюсь великим Ано [29] .
– Хм, – промолвила Таппенс. – Если существует сыщик, на которого ты совсем не похож, так это Ано. Разве ты можешь молниеносно перевоплощаться? Можешь в течение пяти минут стать великим комиком, мальчишкой из трущоб и серьезным, преисполненным сочувствия другом?
– Знаю, – отмахнулся Томми и резко постучал по столу. – Но не забывай, Таппенс, что на этом корабле командую я. И сейчас я намерен принять ее.
Он нажал кнопку на столе. Появился Элберт, введя клиентку.
Девушка нерешительно остановилась в дверях. Томми шагнул вперед.
– Входите и садитесь, мадемуазель, – вежливо пригласил Томми.
Таппенс, не сдержавшись, прыснула в кулак, и Томми повернулся к ней. Его манеры сразу же изменились.
– Вы что-то сказали, мисс Робинсон? – осведомился он угрожающим тоном. – Нет? Так я и думал.
Томми снова обратился к девушке:
– Обойдемся без лишних формальностей. Просто расскажите мне все, и мы обсудим, как лучше всего вам помочь.
– Вы очень любезны, – сказала девушка. – Простите, вы иностранец?
Таппенс снова издала сдавленный звук. Томми свирепо глянул на нее краем глаза.
– Не совсем, – признался он. – Но в последние годы я много работал за границей и усвоил методы Сюрте [30] .