А вот Борис Сергеевич насмешки не оценил. Напротив, сделался необычайно серьезен:
— «Кресты» его обломали.
— Какие кресты?
— Те самые. Которые на Арсенальной набережной.
— Он что, сидел?!!
— Ага. Семь месяцев предвариловки.
— За что?!!
— Дорогу перешел в неположенном месте, — буркнул Афанасьев, уже пожалевший, что затеял весь этот разговор.
— Какую дорогу?
— Не какую, а кому. Молодой был, несговорчивый. Уж ему намекали-намекали, что не гоже авторитетного человека в разработку брать, а он, вишь, нечутким оказался, не прислушался. Вот тогда Гришку и того, по 290-й статье, с вымогательством взятки и приземлили.
— Но ведь нужны были какие-то доказательства? — ахнула Ольга.
— Ты, мать, прямо как с луны свалилась! Вся наша система строится на принципе «Отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия».
— И что же было потом?
— А потом Мешок подхватил упавшее холинское знамя и за полгода героических усилий накопал на того самого авторитетного товарища столько говна, что в случае реализации товарищ плотно присел бы лет эдак на двадцать. В итоге высокие договаривающиеся стороны провернули ченьч: в обмен на прекращение сфальсифицированного дела Холина авторитетному товарищу дозволили без шума и пыли скоренько продать свой бизнес и укатить за кордон.
— Кошмар какой!
— Так уж и кошмар? — пожал плечами Афанасьев. — На самом деле, такого рода истории у нас не редкость, просто их стараются особо не афишировать… Оп-па! Не понял?!
«Маршрутка» «гоблинов» была припаркована мордой в сторону центрального входа во «Владимирский Пассаж», так что зоркому глазу водителя и художника не составило труда выцепить в потоке входящих/выходящих знакомое лицо. И не то беда, что лицо это принадлежало супруге Мешка Валерии Леонидовне, — в конце концов, каждая мужняя супруга опосля рабочего дня имеет полное моральное право посетить популярный торговый центр. Худо то, что Валерия Леонидовна вышла из «Пассажа» в обнимочку с лысым мужиком, упакованным по ценнику средней руки олигарха. «Да какое там? Гораздо больше, чем среднего!»
К такому выводу Борис Сергеевич пришел, увидев, как мужик покупает у уличной торговки ведро роз и с поклоном преподносит его госпоже Мешечко. Заслужив ответный, отнюдь не просто дружеский, поцелуй. Но даже не это, а другое в следующую секунду подкатившее к ним ведро окончательно добило Афанасьева. Ибо то был черный «Майбах», в который влюбленная парочка и погрузилась. Вместе с розами.
Заметив потрясение на лице Афанасьева, Ольга интерпретировала его по-своему:
— Красота! Прямо зависть берет! Настоящий принц. Пусть и не на белом коне, но зато на черном «Майбахе».
— Ага, — рассеянно кивнул тот, тщась разглядеть и запомнить номер вставшего на светофоре «Майбаха».
— О! А вот и Андрей Иванович идет.
— Что?! Где?!
— Да вон, из метро вышел. Видите?
— Уфф! — облегченно выдохнул Афанасьев. — Слава богу, обошлось!
— Что обошлось?
— Да это я так, о своем, — уклончиво ответил оперативный водитель, наблюдая за удаляющимся «Майбахом»: в последний момент законным супругам удалось-таки разминуться в пространстве и во времени.
* * *
Пока Анзори Паатович вяло крутил велосипед, а его подруга активно качала пресс, Тарас с Виталием привычно коротали время на скамеечке возле аппарата с халявной питьевой водой. Сегодня этот аппарат должен был сыграть ключевую роль в сочиненной «гоблинами» многоходовой пиесе. Все равно как приснопамятное, висящее на стене ружье. Если, конечно, спектакль не будет перенесен на другой день. По независящим от «гоблинов» причинам.
— …Э-эх! Сколь ж мне бутылок сдать, чтобы олигархом стать? — с завистью вздохнул Шевченко, пожирая глазами красотку Вику.
— Оно тебе надо? Станешь таким, как Анзори. И будут над тобой глумиться двое таких же, как мы, идиотов.
— Не, «таких же» не будут. Мы с тобой, Виталя, одни такие. Уникальные.
— Уж ты-то точно. Редкостный «муникум».
— Слушай, а вдруг он не захочет пить?
— Захочет. Вон, вишь как резво ножками сучит? Старается, человек, а значит — потеет.
— Я бы тоже с такой. Попотел. В сауне.
— Так за чем же дело стало? Соблазни! Отбей! Уведи!
— Ага, соблазни! У этой девки одно колечко в пупке стоит больше, чем мое годовое жалованье!
— Тогда не скули: если нет, чего желаешь, желай того, что есть… Стоп! Кажись, закончили!
Вика, подхватив полотенце, прошла на мужскую половину, к своему пыхтящему от натуги велосипедисту. Здесь они обменялись парой фраз, после чего девушка, грациозно покачивая бедрами, направилась в сторону сауны. Проводив ее похотливым взглядом, Анзори Паатович сполз с ненавистного тренажера, повелительным жестом подозвал к себе дежурного инструктора, и физкультурный халдей, побросав свои гири, примчался на зов быстрее лани. Застыв в подобострастии, он часто-часто закивал головой, соглашаясь с Гурцелая по всем втолковываемым ему пунктам, содержимое коих так и осталось загадкой. По-видимому, речь в первую очередь шла об аренде сауны — по крайней мере именно туда, к разочарованию «гоблинов», прямиком направился Гурцелая.
Ну да не зря говорят: привычка — вторая натура. На полпути Анзори Паатович развернулся и двинул в сторону «гоблинов», намереваясь освежиться.
— Есть! — возбужденно зашептал Шевченко. — Виталя, банкуй!
Вучетич, изображая зевоту, интеллигентно прикрыл рот ладошкой и быстренько заглотил зажатую в ней пилюлю. Гурцелая тем временем выудил из аппарата чистый одноразовый стаканчик. Потянулся к кранику.
— Анзори! Стой!
— Чего?
— Тут пару минут назад какой-то чел подозрительный крутился. Стаканчики зачем-то поменял.
— И чего?!
— Чего ты «расчегокался»? Дай-ка сюда. — Вучетич забрал у недоумевающего Анзори Паатовича стакан и тщательно его обнюхал. — Какой-то странный запах, ты не находишь?
Гурцелая старательно пошевелил ноздрями:
— Вообще никакого запаха нет… Э-э, Виталя, обжегшись на молоке, теперь на воду дуем, да?
— Думаешь, у меня паранойя? Очень может быть. — Вучетич продолжал оставаться предельно серьезным. — Ну да береженого Бог бережет!
Он скомкал отобранный стаканчик, выбросил его в ведро, а сам вытянул из аппарата следующий. Налил воды, выпил и тревожно «прислушался к ощущениям».
— Ну как? Не отравили колодец партизаны? — насмешливо поинтересовался Гурцелая.
— Вроде нет, — крайне неуверенно сказал Виталий, продолжая «прислушиваться».