Наташка набрала полную грудь воздуха, собралась со всех ног припустить до самого дома, развернулась и… произошло столкновение! Она уперлась в огромного мужчину, в полумраке заметила на лице его безмятежный покой, наросты на подбородке и щеках, скорей всего бородавки, а вместо глазниц – черные провалы. Закричать бы, перекреститься бы, но рука не поднималась, сердце заходилось от ужаса, горло перехватило удушьем. Наташка лишь сделала шажочек назад, потом второй… Отступала, как от злобной собаки – осторожно, мягко, чтоб та не кинулась.

Но вдруг спина уперлась во что-то непонятное. Нет, в человека! И тут пришло осознание, что нужно кричать, вопить, визжать. Но большая рука, пахнущая лошадьми, закрыла ей рот…

Петр Тимофеевич больше не смог вставить слова, паузы не нашлось для его вставок, посему плюнул в сердцах и вышел на улицу, решив дождаться племяшку там и не дать в обиду сварливой ведьме. Да где же она, где?

4

Таперша бренчала по клавишам, а Покровский выпятил губы: бред про чужое горе его озадачил, сказано-то это было в страдальческой тональности. Он вперил в Камиллу карие бычьи глаза, она же выглядела ангелом во плоти.

– М-да, нелегко было… – протянул он. Однако древко знамени победы у него в руках, а победители не любят гундосить про перипетии судьбы. – Но жить без любви безнравственно. Не посыпай голову пеплом, все уже в прошлом.

– Нет, в настоящем. Твои друзья, коллеги, дети… они не на твоей стороне. Будут осуждать нас, через время ты возненавидишь меня. Ничего из нашей затеи не выйдет.

– Привыкнут. Кама, дело сделано, чего ты хочешь?

И вдруг она брякнула такое, отчего жевательный процесс он вынужден был приостановить:

– Хочу, чтоб ты вернулся в семью.

– Ты охрене… – Слишком громко выразил он отношение к ее заскоку и, оборвав себя на полуслове, подавшись к ней и уронив галстук в салат, зашипел: – Вот этого не надо! Или ты проверяешь меня, насколько сильно я тебя люблю? Сильно. Назад не побегу.

– Я серьезно. Ты должен вернуться…

– Ты что, издеваешься?

– Нет. Я не смогу жить, зная, что за моей спиной меня проклинают. Вернись, тебя простят.

Ах, как жаль, что они не одни и нельзя для начала наорать на Камиллу, тем самым привести ее в чувство, но пресечь пресловутые муки совести нужно сейчас, на корню пресечь.

– А чем ты раньше думала?! Все, развод состоялся. В общем, хватит молоть хрень! Поздно! Больше никогда не поднимай этот вопрос, он меня и так задолбал, а если тебе приспичит поиграть в сострадание, делай это без меня.

– Ну, вот, ты и показал свое настоящее лицо, – не без чувства удовлетворения произнесла она, вставая. – М-да, не орел… Прощай.

И он подскочил, задев животом тарелку, которая грохнулась на пол, схватил Камиллу за запястье, пытаясь усадить назад:

– Куда ты? Обиделась? Глупо. Я же сделал, как ты хотела…

– Как ты хотел, – внесла уточнение она, выдергивая руку. – Я не настаивала. Пусти, а то позову вышибал. Ты мне не нужен, катись к… жене и детям.

Покровский превратился в ООО – ошеломлен, обескуражен, ошарашен. Он разжал пальцы (ему только славы дебошира, терроризирующего любовницу, не хватало), сверкал очами, глядя в точеную спину Камы, да потирал подбородок, не понимая, какая оса ее укусила.

А она выпорхнула из «Нэпмана» и, оглядываясь, дунула к машине Эрика, который завел мотор, готовясь сорваться по первому ее требованию. Бухнувшись на сиденье, Кама остановила его, схватившись за руль:

– Стой, стой!

Обмахиваясь плоской сумочкой, она не отрывала взгляда от входа в ресторан, Эрик, естественно, поинтересовался:

– Кого высматриваешь?

– Покровского. Хочется посмотреть на его рожу, когда он выползет из кабака. Думаю, обхохочемся.

– Ты еще и похохотать хочешь? – изумился Эрик. – Тебе мало?

Камилла весело рассмеялась в ответ:

– Мало, мало, мало. Видел бы ты его! Теперь хочу показать тебе жирного кота с брюхом до колен после крушения… Ой, мне звонят… Да где же эта чертовая труба, – копаясь в сумочке, бурчала она. – Наконец-то… Алло?

– Кама, это Ольга.

Ольга пока приятельница, а Камилле хотелось бы с полным основанием назвать ее подругой, потому что она образец успешной молодой женщины, креативной, харизматичной, умницы и так далее. Дружить нужно с удачливыми людьми, глядишь – их удача к тебе переметнется, она же коварна и непостоянна.

– Добрый вечер, Оля, – заворковала Кама. – Почему у тебя голос тусклый?

Помимо тусклости в голосе Ольги отчетливо слышались драматичные нотки, а слова она чеканила, будто разгневанный начальник крупного производства:

– Зачем Рогозин требовал от меня сказать, как тебя найти?

– Меня?! – Кама озадачилась: откуда Рогозин узнал, что у них побывала она, а не мифическая Елена? – Не знаю… А что ему надо?

– Не сказал, но был в ярости. Два часа назад умерла его жена.

– Ни фига себе! – буркнул Эрик, слышавший диалог, так как Камилла включила громкую связь.

Он даже сполз по сиденью, заглушив двигатель, подпер челюсть кулаком, периодически качая головой то ли в знак сожаления, то ли осуждения. Да и Кама впервые ощутила, где у нее находится сердце, забилось оно как-то истерично.

– Умерла?! – повторила она жуткое слово, казавшееся ей чужим, отголоском страшных небывальщин, но никак не прозаическим и распространенным явлением, ведь умирают каждый день. – А чего это она умерла?

– У Алисы было сердечное заболевание, – отчеканила холодно Ольга. – Павел ее дома держал, не разрешал даже за хлебом выйти, чтоб дотянуть до операции без эксцессов. Всего две недели осталось…

– А… а… а я при чем?

– И мне интересно, при чем здесь ты? – рявкнула в ответ Ольга. – Алиса только что умерла, а он почему-то звонит мне и не просто интересуется, где тебя найти, а требует, при этом злой, как не знаю кто. Что ты натворила?

– Да ничего такого…

– Не ври! Ты его охмуряла, потом у меня выуживала адрес, осторожненько так… зачем? Зачем тебе нужен был его адрес?

– Да я всего-то хотела отвезти ему… книгу! – еле нашлась потерявшаяся Кама. – По экономике в его сфере…

– Если смерть Алисы на твоей совести, я тебя знать не желаю!

– Подожди! Ты дала ему мой адрес?..

Ольга отключилась. Напуганная Кама набрала ее – та не взяла трубку, значит, дело серьезнее, чем подумалось в первый момент. Из ступора ее вывел Эрик, поворачивая ключ в зажигании, он буркнул, правда, беззлобно, но слово само по себе было емкое:

– Допрыгалась?

– Я же не знала! – огрызнулась Камилла.

Глядя на озлобленную физию жены, Евгений Богданович расстегнул пуговицу пиджака и сунул руки в карманы брюк, соображая, что конкретно она могла пронюхать. За семнадцать лет он устал от нее, как не устают даже батраки на поденных работах, и если б ему удалось поймать золотую рыбку, ей не нужно было б исполнять три желания, достаточно было б одного: закинуть Тоньку в сундук, запечатать печатями и опустить в глубины океана, где даже микроорганизмы не живут. Опротивела она ему давно, а когда-то Антонина была пусть не раскрасавицей, но смазливой кнопкой с аппетитными формами, подвижной, задорной хохотушкой, заряжающей всех положительным зарядом.