– Не знаю, может быть, за четверть часа, может быть, меньше.
– После чего куда-то исчез, – заметил Мейсон.
– Что вы сказали? – не поняла она.
– То, что вы слышали. Его нигде нельзя найти. Он не берет трубку телефона, его нет дома.
– Откуда вы это знаете?
– Я пытался ему дозвониться и наконец послал детективов.
– Зачем?
– Потому что я знаю, что он замешан в этом деле.
Она снова сделала большие глаза:
– Как это возможно? Никто, кроме нас, не знает, что он был у меня, а мы, конечно, не скажем, потому что это только ухудшило бы наше положение. Он вышел прежде, чем появился мужчина, который выстрелил.
Мейсон не отрывал от нее глаз.
– Но выстрел был сделан из револьвера Бурка, – медленно сказал он.
Она удивленно посмотрела на него:
– Почему это пришло вам в голову?
– Потому что на орудии убийства есть номер, который позволяет проследить его путь с фабрики до оптовика, от оптовика до магазина и из магазина до покупателя. Им был некий Пит Митчелл, проживающий на Шестьдесят девятой Западной улице, тринадцать – двадцать два, близкий знакомый Гаррисона Бурка. Полиция ищет Митчелла, а когда найдет его, то ему придется объяснить, что он сделал с револьвером. Это значит, что он скажет, что отдал револьвер Бурку.
– Как можно так точно узнать историю револьвера? – не поверила она.
– Очень просто, все подробно записывается, учет оружия строг, и нарушений в записях практически не бывает.
– Я сразу же знала, что нужно было что-то сделать с этим револьвером! – с ноткой истерики воскликнула она.
– Да, и вы собственноручно надели бы себе петлю на шею. Вы должны думать прежде всего о себе, миссис Белтер. Ваша роль в этом деле не слишком ясна. Конечно, вы пытаетесь защищать Бурка. А я хотел бы убедить вас в том, что если Бурк виновен, то вы должны сказать все. Если это возможно, мы попробуем его спасти. Но я не хочу довести дело до такого положения, когда вы будете защищать Бурка, а прокуратура будет готовить обвинительный акт против вас.
Она начала ходить по комнате, теребя в руках платок.
– Боже мой! – причитала она. – Боже мой! Боже мой!
– Не знаю, подумали ли вы о том, что укрывательство преступления ради собственной выгоды наказуемо. Точно так же, как и просто укрывательство преступника. Мы не можем на это идти, ни вы, ни я. Мы должны установить, кто убил, установить до того, как это сделает полиция. Я не имею права допустить, чтобы убийство свалили на вас или на меня. Если Бурк виноват, мы должны быстро найти его и убедить, чтобы он добровольно сдался полиции. Потом мы вынуждены будем стремиться как можно быстрее начать судебный процесс, до того, как прокурор соберет достаточно доказательств. Одновременно мы предпримем шаги, чтобы заткнуть рот Локку и не допустить каких-либо публикаций относительно вас или Бурка в «Пикантных известиях».
Она смотрела на него минуту, после чего спросила:
– Как вы это сделаете?
Он ответил ей с улыбкой:
– Это мое дело. Чем меньше вы будете знать, тем лучше. Вы меньше выболтаете.
– Вы можете мне довериться. Я умею хранить секреты.
– Вы хотели сказать, что умеете хорошо лгать, – трезво ответил он. – Но на этот раз вы не будете вынуждены лгать. Вы этого просто не будете знать.
– Бурк не убивал Джорджа, – заявила она отчетливо.
Он бросил на нее быстрый взгляд:
– Это именно одна из причин, по которой я хотел с вами поговорить. Если Бурк не убивал, то кто это сделал?
Она отвела глаза:
– Я ведь сказала вам, что какой-то мужчина был у моего мужа. Я не знаю кто, думала, что это вы. Голос у него был совсем такой, как у вас.
Он поднялся с мрачным выражением на лице:
– Послушайте. Если вы намерены пробовать со мной такие штучки, то я оставляю вас на произвол судьбы. Вы уже раз пробовали, достаточно.
Она расплакалась.
– Я н-ничего н-не м-могу с этим поделать. В-вы спрашиваете, нас здесь н-никто не может услышать. Говорю вам, кто это был. Я слышала ваш голос. Я не скажу полиции, даже если меня будут пытать.
Он взял ее за плечи и повалил на кровать. Оторвал ее руки от лица и заглянул в глаза. В них не было ни следа слез.
– Хорошенько запомните, миссис Белтер: вы не слышали моего голоса, потому что там меня не было. И кончайте цирк с рыданиями. А уж если вы так хотите рыдать, то носите луковицу в платочке.
– Тогда это должен быть кто-то с голосом, очень похожим на ваш, – не уступала она.
– Вы влюбились в Гаррисона Бурка и хотите сделать из меня козла отпущения, если я его из этого не вытащу? – зло спросил он.
– Нет. Вы хотели, чтобы я сказала правду, поэтому я вам ее говорю.
– Знаете что? Мне очень хочется встать, выйти и оставить вас со всем этим паштетом.
– Тогда, – невинно заявила она, – я вынуждена была бы заявить полиции, что слышала ваш голос.
– Такой у вас план?
– У меня нет никакого плана. Я говорю правду.
Голос у нее был сладкий, но она не смотрела ему в глаза. Мейсон вздохнул:
– Я еще никогда не оставлял клиента на произвол судьбы, даже если он был виновен. Постараюсь об этом не забыть и теперь. Но, честное слово, я не знаю, смогу ли устоять перед искушением в этом случае.
Она сидела на постели, крутя платок между пальцами. Мейсон продолжал:
– Возвращаясь от вас, я зашел в лавчонку, из которой вы звонили. Побеседовал с продавцом. Он наблюдал за вами, когда вы вошли в телефонную будку, чему трудно удивляться. Женщина в вечернем платье и в мужском плаще, вся мокрая от дождя, влетает после полуночи в будку телефона. Она невольно должна обратить на себя внимание. Так вот, этот продавец утверждает, что вы звонили в два места.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, но ничего не говорила.
– Кому вы звонили, помимо меня?
– Никому. Продавец ошибается.
Мейсон взял шляпу, глубоко надвинул ее на лоб. Он повернулся к Еве Белтер и сказал с яростью:
– Как-нибудь я вас из этого вытащу. Не знаю только как, но вытащу. Только, честное слово, вам это будет очень дорого стоить.
Он рванул ручку двери, вышел в коридор и захлопнул дверь за собой.