Я пыталась запихнуть пакет в урну, Бонни мне этого не давал, причем довольно успешно.
– А что это вы тут делаете? – раздался у меня за спиной подозрительный голос.
Подошла бдительная старушенция. Глаза под очками воинственно блестят, уши торчком, волосы под беретиком дыбом стоят.
– Это что это вы, девушка, в урну кладете? – вцепилась в меня старушенция.
– А вам какое дело? – огрызнулась я и тут же прикусила язык, но было уже поздно.
Старуха набрала в рот воздуха и заорала:
– А вот я счас милицию вызову, и они проверят, что ты там кладешь! Караул, террористы дом взрывают!
И ведь совершенно не боится Бонни! Да что там, она и саблезубого тигра не испугается. Лох-Несское чудовище так обругает, что оно со страху ко дну пойдет! Кинг-Конга по стойке «смирно» поставит!
И вместо того чтобы защитить хозяйку и рыкнуть как следует на старуху, этот трус и провокатор поджал хвост и попятился. Я выхватила пакет из урны, другой рукой дернула негодяя за ошейник, и мы покинули поле боя со всей возможной скоростью, а вслед нам неслись победные вопли старухи.
Мусорные баки возле нашего дома были полнехоньки, и наверху восседали три кошки, что делало подходы к ним для меня совершенно неприемлемыми.
Бонни обожает гоняться за кошками. При виде любой самой невзрачной кошки он необычайно оживляется, вырывает из моих рук поводок и несется за представителями семейства кошачьих со всех четырех лап. Вид у него при этом самый грозный, так что кошкам не поздоровилось бы в случае встречи.
Но дело в том, что приличные домашние кисы, чистюли и сибаритки, по улицам не гуляют. И на помойке не сидят толстые ленивые персы, изнеженные томные ангорки и изысканные сфинксы. По улицам гуляют хвостатые и полосатые прохиндеи, которые повидали на своем веку всякого и закалились в боях за место под скудным петербургским солнцем. А потому уличные кошки всегда успевают от Бонни удрать. Было, правда, несколько случаев, когда Бонни удавалось с ними близко пообщаться, но заканчивались эти случаи всегда грустно для моего глупого пса. Один раз пришлось даже к ветеринару его везти.
Но Бонни, к моему большому сожалению, никогда не учится на собственных ошибках и преследует кошек с упорством, достойным лучшего применения.
Так что помойку мы обошли стороной. И явились домой.
В квартире Бонни сразу же потерял интерес к пакету и устремился на кухню, я ведь говорила, что он жуткий обжора. И ведь ел же бутерброды у Милы! Я сделала вид, что не понимаю его намеков, и вытащила сумку из пакета.
Что ж, вещь хорошая. Совершенно не попорченная, почти новая, нигде ни царапины, хоть и побывала в зубах у Бонни. И дорогая, теперь я поняла это без сомнения.
Сумка была расстегнута – ясное дело, воришка тщательно пошарил в ней перед тем, как выбросить. Я вытащила кленовый лист, случайно попавший внутрь, и вытряхнула содержимое на газету. Было очень неприятно шарить в чужой сумке, как будто это я ее утащила. Но раз уж не получилось выбросить, то, возможно, я кое-что выясню о ее владелице…
– Все из-за тебя, – прошипела я лобастой рыжей головище, высунувшейся из кухни, – вечно выискиваешь всякую гадость. Теперь еще забота с этой сумкой…
Из моих слов Бонни понял только, что я недовольна и что никакой внеплановой еды он сегодня не получит до самого ужина. Дог тяжко вздохнул и разлегся в дверях, так что одна его половина была на кухне, а другая – в прихожей. Я же внимательно рассмотрела то, что вывалилось на расстеленную газету.
Во-первых, там обнаружился конверт. Самый обычный, почтовый, с художественной надписью «С Новым годом», а на картинке нарисованы Снегурочка и веселый заяц с морковкой. Причем заяц наверняка подвыпивший. Больше на конверте ничего не было – ни адреса, ни подписи, ни почтового индекса. Я ожидала вытащить из конверта письмо, но там лежали только глянцевые фотографии. На всех трех снимках был изображен мужчина очень приличного вида – импозантный, с благородными седыми висками, хорошо одетый, лет сорока пяти. Но может, и больше, уж очень ухоженный, лицо гладкое, холеное, покрытое ровным загаром. Такой ровный загар приобретают не на мостике корабля и не в кишащих змеями джунглях, а на дорогих приморских курортах. И никаких подписей на фотографиях не было, например «Дорогой Танечке от Александра». Но все равно ясно, что на этих фотографиях запечатлен близкий мужчина хозяйки сумки. Потому что сумка принадлежала явно молодой женщине – большая, яркая и очень дорогая. А мужчина на фотографиях – это просто мечта невесты – интересный внешне и обеспеченный, сразу видно. Но мне это ничего не дает, так что пойдем дальше.
На газете еще лежали: почти использованный тюбик губной помады, расческа, начатая упаковка бумажных носовых платков, полупустая пачка сигарет, сломанная заколка для волос и использованная карточка для таксофона.
Ясно, что все мало-мальски ценные вещи вор из сумки вытащил, остались мелочи, которые постепенно накапливаются в сумке любой женщины. Кстати, если заглянуть в мою сумку, то там такого барахла гораздо больше.
Я потрясла сумку сильнее, и на пол спикировал небольшой прямоугольник из белого глянцевого картона. И только я протянула руку, как желто-песочное тело мелькнуло перед глазами, и картонка исчезла в огромной пасти.
Нет, вы подумайте, а? Только что валялся на полу, как боров в луже, а тут откуда столько прыти взялось?
Я не стала тратить время на бесполезные уговоры и пререкания, а просто со всех сил шлепнула это чудовище по морде многострадальной чужой сумкой.
Бонни прекрасно изучил мои воспитательные методы. Если я ору благим матом и обзываю его разными нехорошими словами, можно не обращать внимания и совершенно спокойно хулиганить дальше. Если я делаю строгое внушение негромким холодным голосом, то следует прислушаться, сделать выводы и малость притормозить. Если же я, ни слова не говоря, луплю его как сидорову козу чем придется, то это и правда серьезно. Нужно немедленно успокоиться и попросить прощения, потому что взбешенная хозяйка может очень разозлиться и уйти из дома надолго.
Больше всего на свете мой слонопотам боится остаться один. Он начинает выть и биться головой о стену, сами понимаете, как к этому относятся соседи.
Бонни посмотрел виновато – ну что ты, шуток, что ли, совсем не понимаешь, потом наклонил голову и выплюнул картонку на коврик в прихожей.
Это оказался талон на прием к стоматологу. Клиника называлась «Мультидент» и находилась поблизости, на Девятой линии нашего Васильевского острова.
Не помню, говорила я или нет, но у нас на Васильевском все есть, от родильного дома до кладбища, и некоторые старожилы годами в Большой город не выезжают.
На талоне стояла фамилии врача – Воронов, а также дата приема – сегодня, двадцать пятого сентября, в 16. 30.
Это уже что-то. Конечно, гораздо лучше было бы, если бы неизвестная пострадавшая женщина хранила в сумке квитанцию о квартплате – там и адрес есть, и фамилия указана. Или завалились бы за подкладку водительские права… Хотя права-то уж воришка мигом бы отыскал, их можно продать той же владелице.